Сад времени
Шрифт:
Ясно, что Стейн решил, будто Буш преследовал именно его. Но если Стейн ошивался здесь, значит, Лэнни со товарищи тоже где-то поблизости. Их присутствие объясняло и исчезновение Энн: Лэнни, вероятно, изловил ее и держит под замком… Да нет же, старая перечница, все не так: она, чуть завидев, понеслась к нему со всех ног, радуясь, что наконец избавилась от его, Буша, брюзгливой болтовни. Что ж, скатертью дорожка! И все же, и все же…
Но одно стало совершенно ясно: здесь ему больше ни до кого и ни до чего нет дела. Он огляделся - даже Леди-Тень покинула его. Все, пора домой, хоть там и ждет хорошая взбучка в Институте. Его старое доброе «настоящее» уже давно дожидалось его.
Странствия Духа были сравнительно легким делом - для освоивших Теорию Уинлока. Но возвращение в «настоящее» - процесс столь же болезненный и трудоемкий, как появление на свет. Ведь, по сути, это второе рождение, и человеку грозили те же, что и при рождении, опасности. Какая-то еще не исследованная часть мозга вела Буша в кромешной тьме по бесконечному лабиринту.
Но вскоре в сознание его ворвался свет. Он лежал на кушетке, и мерное спокойствие растекалось по его телу. Снова дома. Буш медленно открыл глаза: да, так и есть. Он возвратился на Стартовую Станцию, с которой когда-то начал свой путь.
Он находился в своего рода коконе, в изолированной комнатке, которая не отпиралась с того зимнего дня две тысячи девяностого года, когда он отправился в прошлое. Прямо над его головой помещалась капсула, в которой поддерживалась жизнь кусочка ткани его тела и четверть пинты его крови. Они, как якорь, привязывали его к «настоящему» и обеспечивали его возвращение домой.
Буш сел, разорвав пластиковый кокон, - точно так же, не правда ли, вылупляются рептилии из своих (пропади они пропадом) Амниотических Яиц?
– и оглядел комнатку. Часы-календарь тут же заявили, что сегодня вторник, второе апреля две тысячи девяносто третьего года. Вот так приехали! Буш и не подозревал, что отсутствовал так долго. Всегда чувствуешь себя ограбленным, вернувшись и увидев, сколько набежало времени в твое отсутствие. Ибо прошлое - не реальность; это - воспоминания, иллюзия, если угодно. Реально настоящее, настоящее по той системе мимолетного времени, что изобрело человечество себе же во вред.
Выбравшись наконец из кокона-яйца, Буш оглядел себя в зеркало. Среди стерильного окружения он выглядел настоящим бродягой и оборванцем. Он скормил свои мерки автопортному, и через минуту новехонький комбинезон выпрыгнул из недр машины. Буш разделся, взял с решетки-обогревателя чистое полотенце и пошлепал в душ. Какое все-таки блаженство, этот водопад горячих струй! Бушу кстати припомнилась Энн, давно не мытая, затерянная где-то в дальней, давней эпохе, что обратилась в плиту песчаника. Теперь придется привыкать к мысли, что она была лишь одной из точек на линии его жизни - пройденной и полустершейся в памяти. Поскольку нет никакой надежды на то, что он встретит ее снова.
Через четверть часа Буш был вполне готов покинуть комнатку. Он позвонил, и явился служащий - отпереть дверь и, кстати, вручить счет за комнату и услуги. Буш тихо присвистнул, подсчитав количество нулей; но об этом пусть болит голова у других: Институт оплачивал все расходы. Надо бы явиться туда с отчетом - оправданием в том, что не впустую потратил два с половиной года. Но сначала - домой, исполнять сыновний долг. Все что угодно, лишь бы оттянуть щекотливый момент подачи отчета.
Навьючив на спину ранец, он направился к выходу по коридору. По обе стороны его мелькали двери - два бесконечных ряда дверей, за которыми сотни таких, как он, искали спасения в прошлом от настоящего. В фойе, на потолке, расположился один из его группажей. Буш гордился им когда-то; теперь он был ему отвратителен - Борроу превзошел все. Запретив себе смотреть вверх, он вышел на улицу.
– …Такси не желаете, сэр?
–
– Цветы! Цветы! Только что с клумбы!
– Дядь, дай десять центов!
Вот он и дома; уличные крики и шум вернули его к реальности. Казалось, все осталось по-прежнему. Пожалуй, из всего этого вышла бы неплохая картинка для учебника. Итак, слева направо: мальчишка-нищий, затем бродяжка, таксист, торговец-разносчик с лотком игрушек, отгоняющий прочь оборванного малыша. А на заднем плане - чистенькое здание Стартовой Станции, откуда он только что вышел, - инородное тело среди обшарпанных домов и разбитых дорог.
Буш протолкался сквозь толпу и пошел было пешком, затем передумал и вернулся к таксисту - тот скучал и плевал в окно. Буш назвал адрес отца, спросил о цене. Ему тут же ее и назвали.
– Вы в своем уме?! Да на это же всю страну объехать можно!
– Теперь нельзя: цены подскакивали несколько раз, пока вы там мотались по прошлому.
Всегда так. И всегда - правда.
Буш взгромоздился на сиденье, шофер дал газу, и они тронулись.
О небо, какой воздух! Ароматный, густой, насыщенный. Кислородные фильтры - хитроумные штуки, этого у них не отнять; но они начисто выветривают из памяти чудесные ощущения, и каждый раз открываешь их заново. Не только волна запахов, но и целая симфония звуков обрушилась на опьяненного всем этим Буша. Даже самые резкие из них казались в тот момент музыкой. И так отрадно ощущать тепло каждого предмета через его особенную, шероховатую или гладкую, поверхность!
Он сознавал, что, раз попав в прошлое, никуда оттуда не денется и новое Странствие неизбежно. Но невозможность чувствовать мир прошлого всегда угнетала его и заставляла стремиться домой. Вот такой парадокс. И ведь однажды он уже пресытился этим сияющим, грохочущим, осязаемым миром…
Когда эйфория прошла, Буш увидел, что «настоящее» две тысячи девяносто третьего года куда как далеко от совершенства - намного дальше даже, чем теперь прошлое две тысячи девяностого. Но, может, он просто слишком давно здесь не был и мир рептилий стал ему ближе? Глядя на развешанные где попало лозунги, которые он силился понять, Буш подумал, что на самом деле он был чужим и в прошлом, и в настоящем.
Остановка: пришлось пропустить колонну марширующих солдат.
– А что, в городе беспорядки?
– осведомился Буш. Шофер ответил туманным жестом.
Буш долго не мог понять, почему улица его детства показалась вдруг уже, мрачнее и пустыннее, чем когда-либо. Не оттого, что окна кое-где были разбиты, кое-где заколочены, а на рассевшемся асфальте прибавилось мусора, - к этой картине он уже привык. Только расплатившись с таксистом и обернувшись к родительскому дому, он понял причину: все деревья перед ним были срублены под корень. В садике перед домом, сколько Буш помнил себя, всегда шелестели раскидистые вишни: Джеймс Буш посадил их, когда только открывал практику. Сейчас они стояли бы в цвету. Плиточная дорожка, по которой Буш шел к крыльцу, могла бы служить отцу вывеской: рассевшиеся замшелые плитки торчали, как гнилушки во рту.
Однако кое-что осталось без изменений. Медная табличка у двери все еще гласила: «Джеймс Буш, Хирург-Стоматолог». Под ней в пластиковом кармашке все так же торчала карточка - почерк матери: «Звоните и Проходите». Когда дела пошли скверно, ей пришлось исполнять обязанности регистратора при отце. Еще одно доказательство того, что время движется по кругу: она и познакомилась впервые с отцом, работая в той же должности. Дернув на себя дверную ручку, Буш просто Прошел Без Звонка.
Прихожая, она же комната ожидания, была пуста. На круглом столике в кучу свалены журналы, стены увешаны всевозможными таблицами и диаграммами.