Сад
Шрифт:
— Яблоня — Мирон, — сказал он. — Яблоня — Ольга. Все верно!
— Верно! — закричали детдомовцы, все еще размахивая над головой руками.
Оживленный Мирон прошел в комнату, отведенную под кабинет. За ним следовала Ольга Ивановна.
— Сад… — говорил он, проходя за письменный стол. — Это нм навсегда. По себе знаю…
— Понимаю.
— Что такое сад? — спросил он задумчиво.
— Да я понимаю, — засмеялась Ольга Ивановна.
— Не до конца, — мотнул головой Мирон. — Никогда не забуду… Сенокос.
Он, улыбаясь, смотрел мимо Ольги Ивановны, будто и теперь видел тех плечистых косарей, что цепочкой вытянулись по зеленому лугу.
— Я понимаю, — говорила Ольга Ивановна. — Не глупая…
— Потом на войне, — продолжал Мирон… — Я ведь и отступал, и в окружении был, и в партизанах воевал, и до Праги топал потом… И везде я ту силу в себе нес. Иду в строю… Перед глазами спины качаются. И вдруг полыхнет душа: да нет силы против этой!
Ольга Ивановна печально смотрела в окно. И Мирон уловил ее настроение, понял, что она опять думает о своей беде, о своей одинокой правоте, которую некому подтвердить.
Он вышел из-за стола, подошел, улыбнулся.
— Нам нельзя врозь, — сказал он. — У нас страна такая, особенная. Если каждый за себя — нам конец. А как вместе, могучей ист. Вот в чем сад. Чтобы никогда не были они врозь, гаврики наши.
Она благодарно улыбнулась ому.
Лепик помогал выводить из конюшни лошадей. Маленький рябой мужик, конюх, стоял в открытых дверях и почему-то на каждую выбегавшую лошадь замахивался:
— Ать-тя, зараза!
Лошади вскидывали головы, отскакивали вбок и отбегали к изгороди.
Лепик открывал стойла и выпускал лошадей. В крайнем стойле, в маленьком закутке лежал на соломе жеребенок с белой звездой па лбу.
Второй конюх, широкий плосколицый мужик, остановил Лепика:
— Его оставь… Этот не жилец. Надо бы забить…
— Что с ним? — спросил Лепик.
— А кто его знает? Хворь какая-то… Забить надо, а зоотехника нет, по закону списать.
— Отчего болеет-то? — никак не поймет и тревожится Лепик.
— Нутро слабое… Я так думаю. Или тоска…
— Какая тоска?
— Ясно, лошадиная…
Конюх сплюнул под ноги и пошел к выходу.
— Гони табун на водопой, Лепик, — сказал он. — А мы с Миколой перекусим.
Лепик все смотрел на жеребенка, и тот, почувствовав его взгляд, поднял слабую голову, тихо заржал, будто пожаловался на свою муку и одиночество.
Лепик зашел в стойло, присел перед жеребенком, погладил по гриве. А тот доверчиво, с какой-то детской надеждой ткнулся мордой Лепик у в бок.
Мирон стоял у окна, лбом касаясь стекла, по ту сторону которого бежали дождевые струи. Дождь, видимо, лил давно. На дворе вокруг колышков образовались лужицы.
— Где. этот Сидор? — простонал Мирон. — Куда он сгинул? Что там целую неделю делает?
К окну подошла Ольга Ивановна и тоже уставилась на рябые лужицы.
— Ну, где он? — печалился Мирон. — Время упустим, весну…
Ольга Ивановна о своем сказала:
— Вчера немцы сошли с ума, завтра свихнутся другие… И все наши труды с тобой…
— Ты брось, — приобнял он ее. — Одни рубят сады, другие садят. Кто победит. Знаешь что?
— Что?
— Хочу я, чтобы у меня сын был. И чтобы он на меня походил.
— Вот как?
— А еще хочу, чтобы дочь была. И чтоб она на тебя походила.
Ольга Ивановна обняла его.
— Ты прав, — сказала она. — Одни рубят, другие садят. Мне все понятно. И мне спокойно.
На улице лил дождь, ровный, нудный. Через двор, стараясь не сбить колышки, шагал Якуб. Он был в дождевике с поднятым капюшоном и напоминал серого монаха. Увидев в окне Мирона и Ольгу, он кивнул. Слышно было, как топал по коридору, за дверями помедлил, в комнату прошел без дождевика.
— Добрый день, — сказал он, усаживаясь на табурет возле печи.
— Что такой хмурый? — спросил Мирон. Якуб пятерней почесал затылок, огорченно мотнул головой и проговорил:
— Жеребенок пропал. Больной был… На ногах не стоял. И кто-то увел из конюшни, из-под носа Миколы…
— Сплоховал разведчик, — улыбнулся Мирон.
— Твои это, — поднял глаза Якуб. — Больше некому.
— То есть как мои? — озаботился Мирон.
— Лепик все крутился на конюшие… Жеребенок колхозный, казенный… Воровство получается.
— Не мог Лепик, — уверенно сказал Мирон. — Я за парня ручаюсь.
— Твои, Мирон, — твердил Якуб, — Никто другой Миколу не обведет.
— Дрыхнул твой Микола, — сердился Мирон. — Выпил и…
— Во всем районе самогонки не хватит его уложить, — спокойно и убежденно ответил Якуб. — Твои. Разберись.
Он поднялся, улыбнулся Ольге Ивановне, будто извиняясь.
— Дохлым жеребенок, а канитель заведут… Зоотехника не знаешь?
— Не-с, — крутнул головой Мирон. — Не мог Лепик. Дисциплину знает, солдат.
— Пусть вернет жеребенка, хоть шкуру, чтобы списать, — пошел к дверям Якуб. — И как увели, черти?!
Он вышел.
В дровянике, под навесом сидел маленький мальчик и смотрел на окно, за которым Ольга Ивановна разговаривала с Мироном. О чем-то они говорили горячо, размахивали руками и ходили по комнате.
Потом в комнату вошел Лепик и они перестали ходить, а стали смотреть на Лепика.
От кухни бежала девчонка. Она увидела под навесом мальчика и подошла к нему, перешагивая лужицы.