Сага о бескрылых

Валин Юрий Павлович

— Теперь я — арх. Я и проверю, — объяснил ситуацию десятник. — На нас ужин сготовьте, и поживей.

Гребцы спешно заковыляли назад. Укс подобрал топорики, протянул один мальчишке:

— Поедим, в лодке ложись. Людишки попались особо глуповатые, еще учинят что.

Грушеед кивнул.

Обезножевший рыбак прополз на локтях еще шаг, замер. Укс неспешно подошел.

— Не с тем ты поплыл, брат.

Рыбак внезапно швырнул в лицо убийце горсть песка, выкинул руку с ножом, пытаясь достать до десятниковой ноги.

— Смелый, —

удивился уклонившийся десятник. — Ладно, умри легко.

Хрустнуло основание рыбацкого черепа…

Ночь прошла спокойно, Укс немного подремал: гребцы сбились у костра поодаль, в похлебку может и наплевали, но шпионы к подобным мелочам давно были равнодушны.

На рассвете Грушеед разогрел остатки ужина, оборотниха уже мелькала рыжей башкой, по-хозяйски наводя порядок в салми.

— Пожрали? — спросил Укс у гребцов. — Тогда спускаем корыто на воду.

Страдальцы спихнули с песка тяжелую лодку, десятник запрыгнул на корму указал «посошком»:

— Ты, и вы двое — садитесь.

Пык-Четверть-Мастерской забрался с готовностью, старик и хиссийка сели неуверенно.

— Убивать не буду, — объявил Укс остающимся. — Вы на лодке промолчали, умнику-бражнику душевно внимали, смотрели как он развлеченья развлекал. Теперь у вас свой умник найдется и свои развлечения. Прощайте.

Молчали, только на «посошок» тупо пялились. Укс сел, поредевшая команда навалилась на весла — остров начал медленно отдаляться. Беженцы, уже переставшие быть гребцами, молча смотрели вслед, потом кто-то вошел в воду.

— Кинь им чего-нибудь лишнее, — сказал Укс оборотнихе.

— Добрый ты стал, наверное, подохнешь скоро, — проворчала Лоуд…

…Далеко позади новые островитяне вылавливали мешки и пожитки. Положение людишек, если им Логос-созидатель согласится подсказать, было отнюдь не безнадежно: до соседних островков, а затем и до материкового берега, хороший пловец добраться вполне способен. На берегу лодка или плот отыщется, или вплавь все переправятся: это уж как боги пожелают. Человек обязан или подыхать, или договариваться.

Гребли без спешки, Пык помалкивал, хиссийка за весло упорно цеплялась. Наверное, пусть поживет.

Укс подумал, что в море почему-то сильнее жить хочется. Может, потому что людей мало и не думаешь о том, как их, вездесущих подзаглотников, истребить?

— Осмелюсь заметить, господин воин, что умелый рисовальщик очень ценен, если вам, к примеру, мастерскую захочется открыть… — намекнул Пык, просительно поглядывая на Укса.

— Удивительно ты толковый человек, Четвертушка, — вздохнул десятник, думая, чем ющеца ударить.

Припёрка двинула по затылку Лоуд — браслет в мальчишечьей руке выглядел странно, но силу морская дарк не растеряла.

Дальше Пык греб молча.

Ближе к вечеру проходили длинный мыс.

— Вот что, господа моряки, — объявил Укс. — Пора

расставаться. У нас дело сложное, не по дороге нам с вами. Э, малый, собери-ка их…

— На двоих собираю, — сообщила порой очень догадливая оборотень.

Подошли к мелководью. Старик-гребец спрыгнул сам, Укс спустил за борт женщину. Лоуд передала мешки с припасами и топоры.

— Острогу одну отдай, — приказал десятник. — Старый справится.

Седой гребец кивнул и сказал:

— До города нам не дойти.

— Деревушка на берегу есть, — сообщила Лоуд. — Это отсюдова к югу. Месяца за два дойдете. Или здесь живите. Хорошее место. Ты, старый, изловчись и красотке ребенка сделай. Веселей будет.

— Прямо сейчас делать и начнем, — пробормотала хиссийка.

Шпионы засмеялись, Укс кивнул напарнице:

— Тряпку с бальзамом даме подари. Со своим. Пусть руки залечит.

— Вот ты как скажешь, прямо хоть от стыда сгорай, — зажеманилась Лоуд.

Высаженные побрели по песку узкого мыса. Хиссийка несла пропитанную тряпицу на кончике топорища.

— Не, все равно — шмонда сугубо из благородных, — вынесла приговор оборотниха. — Не будет из нее толку. Зарубит ее старикан и съест.

— Им решать, — пробормотал Укс, почесывая голову. — Ты меня будешь стричь или нет?

— Так когда? Я ж занят все время.

— Если позволят господа, я неплохо умею стричь, рука у меня обученная, и в знак высочайшего уважения… — вкрадчиво заблеял Пык-Четверть-Мастерской.

— Э, ты из тех ющецов, которым я и какашку прикопать не доверю, — ухмыльнулась Лоуд, превращаясь в черноволосую покорительницу жреческих умов. — Убивать мы тебя будем.

— Не надо! — в ужасе задохнулся говорун. — Я всегда ведьм и куртизанок чрезвычайно чтил…

Он все блеял, пока его со связанными руками не столкнули за корму. Какое-то время волочился на веревке, булькая и выкрикивая мольбы, потом затих и Грушеед обрезал привязь.

Укс с партнершей работали веслами, ветерок наполнял неуклюжий парус «салми». Пустоголовой быстро наскучило быть красавицей, стала «той бабой». Следила за чайками и берегом, вертела встрепанной головой. Грушеед разложил на тряпице обед и тогда оборотень спросила:

— Так что дальше, хозяин?

— Место подберем, все скажу…

Глава 24

Эпилог

Островок был невелик: скалы с неширокой «пяткой» пляжа. Соседние острова тоже недурны, но оборотень клялась, что именно на этом пещеры отыщутся, так оно и вышло. Салми оставили на якоре. Укс с оборотнихой высадились, и почти сразу наткнулись на грот: шагов шесть длиной, с узкой щелью-входом, но сводом довольно высокий. Сверху сквозь расщелины-трещины падали солнечные лучи. На песке валялся череп старого клыкастого клионта.