Сага о бескрылых
Шрифт:
В руках у арха-мечтателя была острога, на поясе кинжал десятника, у его сотоварищей топорики морские. Укс знал, что управится с тремя даже без оружия и помощи пустоголовой. Тут не люди равные, а вообще убогие клионты-недоростки. Но смысл? С настоящими гребцами можно чуть подальше уйти, а день пути — ценность немалая.
Арх возгордился:
— Возьмите-ка его, ишь, косится… И вот ту горожанку упрямую тоже приструним.
Схватили за руки — бородавчатый Четверть-Мастерской — держал опасливо, видно, про тот склон с умерщвленной керой помнил.
—
Вязать здесь не умели — арх затянул на шее веревку морским подсечным узлом, полагая, что кроме него тот узел лишь богам известен. Теперь «бунтовщики» в лодке сидели, как люди знатные, бабенка тоскливо смотрела в небо — ее привязали за ногу. Укс покосился на точеные щиколотки — небось, в Хиссисе не из последних красавиц была. А сейчас пальчики разогнуть не может — до костей ладони стерлись. Забавно Логос-созидатель мир перетряхивает.
Лоуд, шмонда этакая, забираясь в лодку подмигнула. Забавно ей — сама ошейник таскала, теперь десятник украшением обзавелся…
…Гребла, надрывалась команда случайная, Укс вполсилы легкое весло двигал. Правда, веревка на шее мешала — натрет к вечеру. Двигались потихоньку. В обед рыбаки новый кувшин бражки раскупорили и обратили мысли к иным удовольствиям. Хиссийка, даром, что из знатных, побоев дожидаться не стала. Согнулась, ублажала поочередно, неловко опираясь запястьями о колени новых хозяев. Потом рыбаки-хозяева пели, гребцы вразнобой им подтягивали, арх о великом морском умении вещал.
Укс греб, размышлял о том, почему именно в скотском удовольствии столь острая сладость таится, и когда именно Логос-созидатель решил посадить в вонючую лодку обезручевшую, не такую уж молодую, но красивую женщину, до вчерашнего дня разве что на рынке рыбаков видевшую? Когда ее путь в эту лодку начался? В день когда будущий Мудрейший в далекое Сюмболо пришел? Или когда неведомые мастера дивный резак сделали? Или это некий бескрылый боред шепот Логоса неверно расслышал-истолковал, криво игральные кости встряхнул, высыпав в одну лодку рыбаков, безымянную хиссийку, мудреца-Пыка, насмешливую шмонду и полунемого-полуглухого Грушееда?
Тошнило десятника, словно это он сам на корме в полуразвязанных штанах сидел, песнь горланил.
Вечером лодку на пляж измученные гребцы едва выволокли. Укс сидел на носу, смотрел, как они на песок обессилено валятся. Толку в этих моряках?
— Злодей пусть на лодке заночует, — приказал мудрый арх. — Жрать дадим, но руки свяжем.
Не поленился самолично влезть, запястья стянуть. Ухмыльнулся вонюче:
— Ничего, за мальчуганами присмотрю.
Рыжий оборотень топтался на песке, заглядывала в лодку.
— Дяденька арх, вы ж не сильно моего дядьку вяжите. Вы же добрый, правда?
— Добрей не бывает, — рыбак положил лапу на мальчишечье плечо. — Не пожалеешь, рыжачок.
—
«Хватит с нее». Ну, и правда, хватит. Укс нашарил в поясе вшитую монетку, вышелушил. Ребро «щитка» было остро подточено, с веревкой не в первый раз приходилось управляться. Десятник освободился от пут, нашел под банкой «посошок», и, вытянувшись на скамье, принялся ждать.
Вопль раздался рановато, должно быть и ужин равные уродцы не успели сварить. Это кому ж там так не терпелось: оборотнихе без дела засидевшейся или арху, о старинных мерзких обычаях вспомнившему? Укс спрыгнул на песок…
Вопль обрываться и не думал: летел, набирая высоту, ширясь над песчаным берегом и невысокими, похожими на бородавки Пыка, скалами. Гребцы-беженцы замерли у костров, побежали по берегу схватившиеся за топорики рыбаки… Укс несколькими прыжками настиг одного, заплел «посошком» ногу — мельчанский герой рухнул, взрывая песок. Укс аккуратным ударом торца древка проломил увальню переносицу. Второй рыбак успел обернуться, сейчас пятился, занося топорик.
— Брось, — посоветовал десятник, пытаясь пробиться, сквозь вопль, носящийся над островом. — Брось, убью легко.
— Ты, ты… — рыбак взмахивал топориком, словно в его руках была грозная боевая секира.
Укс ударил «посошком» дважды: падая с раздробленной коленной чашечкой, рыбак попытался отразить повторный удар, естественно промахнулся, и рухнул на песок уже с обоими разбитыми коленями. Завопил, но дивный крик мучающегося рыбачьего арха заглушал все…
Укс, морщась, зашел за камни. Арх скорчился на песке — обе руки зажимали пах. Грушеед снимал со своей шеи веревку, пустоголовая сидела на корточках и восхищенно смотрела на голосящую жертву. Вопль был так силен, что десятнику показалось, что волосы на затылке дыбом встают.
Укс ударил орущего «посошком» в лоб. Сразу стало хорошо.
— Ты чего?! — возмутилась Лоуд. — Я ж такого не слышала.
— Я тоже. А мальчишка вообще оглохнуть может.
Грушеед действительно ковырялся в больном ухе.
— Ну, ладно, — смирилась огорченная оборотниха. — Вот вечно я из-за вас чем-то жертвовать должна.
— Яйца? — спросил Укс, глядя на лежащего арха.
— Одно. Может, если потом второе отсечь, он бы еще громче…
— Не надо. Так дорежь. Если Белоспинный пачкать охота.
— А я его ножом опыт попробовала, — объяснила Лоуд, показывая дрянной рыбацкий клинок. — Там ужин будет или как?
— Сейчас поговорю, — Укс пошел назад.
Грушеед поспешно семенил следом — опыты с рыбачьими яйцами мальчишку не сильно интересовали и Логос-созидатель тому пренебрежению науками не возражал.
Рыбак со сломанными ногами пытался ползти, к нему осторожно приближались трое «гребцов».
— Выхаживать будете? — заинтересовался Укс.
— Н-нет, — Четверть-Мастерской попятился. — Мы просто проверить. Он же преступник и должен быть обезопасен. Если мы одного вора пожалеем, боги простят, но ежели их, к примеру, двое…