Сага о диком норде
Шрифт:
Альрик, судя по всему, думал о том же. То и дело подзывал к себе Тулле и говорил с ним на ходу вполголоса, только друг мало что смог подсказать. Я видел, как Тулле раз за разом качал головой.
Жрецы не знают всех ответов.
Я это понял, когда не получил благодать вместе со всеми.
Дорога постепенно расширялась, уплотнялась, лысела, укатанная десятками телег и вытоптанная сотнями ног. Мы приближались к Сторборгу.
Вскоре наткнулись на бревенчатую заставу. И по сторонам от дороги тоже стояли заслоны, упираясь в хлипкие плетеные оградки вокруг полей. А за заставой — люди, живые и дышащие.
— Стой! Назовись! — крикнул
Его шлем слетел от подзатыльника.
— Чего орешь? Видишь же, люди! Тут неважно, кто таков, лишь бы не мертвяк! — устало пояснил мужчина в таких летах, что уже, поди, чувствовал тепло своего погребального костра. — Проходите! Конунг стоит на севере, собирает силы. К вечеру дойдете.
Альрик благодарно кивнул, спрашивать ничего не стал, сразу повернул к указанному месту.
* * *
Толчея. Суета. Страх. Гнев. Неразбериха.
Детский визг смешивался с меканием коз и гусиным гоготом. Женский плач терялся за лошадиным ржанием. Скрип тележных колес, скрежет точила по железу, мужские голоса. Запах дыма, навоза и почему-то хлеба.
Это не военная стоянка, это куча-мала.
Мы проталкивались мимо женщин, вмиг потерявших дома и семьи, мимо перепуганных рабов, мимо израненных мужчин, мимо ребенка с отрубленной рукой и суетящейся над ним Орсовой женщины.
На моих глазах норд перерезал горло рабу за полученную им руну, хотя рядом плакала бриттка и умоляла этого не делать. Рысь сглотнул, но ничего не сказал.
Тянуло подгоревшей кашей из толченого овса.
Навстречу прошел воин, на ходу надевающий шлем. Внешне ничего особенного, но меня краем мазнуло его рунной силой — хельт!
Слышался уверенный мужской голос, который притягивал к себе внимание, и не только странным говором.
— … гневаться на бога! Гневайтеся на себя самих! Солнце — оно щедро и добро! Оно посылает нам ласковые теплые лучи, дает свет, прогоняет зиму. Так и бог одаряет лаской и заботой. Драугры — это не наказание божье, а происки тьмы, козни Бездны! Мы притянули их нашими грехами. Столько лет они мирно спали под землей! Но не слушали мы слово божье, отринули его доброту, позволили злу пробраться в наши тела и души. И мертвые восстали, чтобы сожрать угнездившуюся в нас тьму.
— Мой сын! Он прожил всего восемь зим. Он был безгрешен…
— Это испытание нашей веры. Если дружно вознесем мольбы к небу, если выжжем зло и тьму живительным огнем, мертвые уйдут, рассыпятся прахом. И хоть мы не можем изменить грешников, мы можем заслонить их тьму нашими молитвами!
Жрец! Не тот, что ходил с нами к бриттам, не Гачай, но похожий. Семь рун, бритая макушка, уродливая темная кожа, уродливые черные волосы, горбатый нос. Словно брат его.
А вокруг столпились рабы, смотрят на него так, будто он их последняя надежда, хотя по правде только мы стоим между ними и драуграм. Мы и другие норды. Грешники! И там стояли не только рабы. К жрецовым словам прислушивались и нордские женщины, кивали, неловко крутили руками перед лицом, повторяя движения молящихся бриттов.
Я шагнул к жрецу, положив руку на топор. Тулле тут же одернул меня и указал глазами на удаляющуюся спину Альрика.
Впрочем, далеко мы не прошли. К шатру конунга пускали только хёвдингов, а простых хирдманов разворачивали восвояси.
Из-за неразберихи женщины, дети и рабы перемешались с хирдами. Как потом выбираться отсюда? Перепрыгивать через головы? А если драугры нападут на стоянку, сражаться будет невозможно. Потому мы отошли в сторону от общей толчеи, выбрали местечко, которое еще не засрали, и сели ждать Альрика.
То и дело подходили и подъезжали воины. По двое-трое, иногда по полсотни человек разом. Кто в хорошей сбруе, кто со старым дедовым топором, сточенным едва ли не по рукоять. Харальд стягивал войска отовсюду.
Вскоре нашлись знакомцы Плосконосого из рунного дома, сели с нами вечерять, и мы наконец услышали из первых уст, как всё случилось.
— Поначалу всё шло отменно! Люди конунга вырезали драугров с двух сторон, высадившись на том берегу Ум, обстреливали их с кораблей. Харальд разослал гонцов с выкрашенными в черный цвет стрелами во все концы, чтоб собрать войско, но шли вяло. Хирды ж всегда гуляют, где вздумается, их, поди, еще отыщи. На корабле чего б не погулять? Земельные же норды отнекивались, мол, самим помощь нужна, еле-еле от драугров отбиваемся. Мертвяки ведь не только тут ошивались, по всему Бриттланду повылазили, нападали и на города, и на деревни, многие хутора вырезаны вчистую. Особенно тяжело пришлось тем, которые недалеко от болот, там больше всего драугров поднялось. С восточной стороны Сторборга аж заставы подняли: столько мервяков оттуда шло!
Парень остановился, глотнул травяной отвар, вытер губы и продолжил.
— А потом как-то поуспокоилось даже. Мы понемногу благодать копим, руны получаем. Красота. Один пошутил, что это Фомрир драугров послал, мол, надоело смотреть, как мы в карлах и хускарлах годами засиживаемся. А потом мертвяки с берега пропали. Нет, не совсем пропали, конечно, а отошли назад, в леса. И с других сторон поутихло. Один-два драугра, и те заморенные. А на другой день подъехали в Сторборг норды из близлежащих земель, сказали, что мертвецы ушли. Ой, что тогда началось в городе! Сам старик Вальгард, основатель рунного дома, ездил к конунгу, вернулся злющий, плевался и ругался на Харальда.
— А что было-то? — с любопытством спросил Энок.
— Да конунг наш, видать, совсем ополоумел. Сказал, что мертвецы ушли благодаря молитвам иноземных жрецов. Мол, они провели ритуал, попросили своего бога защитить людей и изничтожить драугров. Ход устроили через весь город, волокли на руках золотой шар, кланялись ему, руками махали, умоляли, а за ними рабы, тоже вопят, кланяются, машут.
Я подумал, а как поступил бы Фомрир, если бы рунному воину вздумалось вымаливать у него что-то. Наши боги строптивы. Они и так дали многое: тела и души, благодать, земли и моря, рыбу и корабли, оружие и ткацкие станки. И если люди не могут сами с чем-то сладить, зачем они нужны? В отместку Фомрир мог бы наслать войско мертвецов в два раза больше, или уничтожить наглеца, или лишить благодати. Но чего он точно не сделает, так это не выполнит мольбу слабака и труса.
Это все равно, что я сейчас приду к отцу и попрошу у него оружие, серебро и корабли. Я! Взрослый муж с семью рунами! Стыдоба!
А им не стыдно!
— Потому конунг Харальд снял с десницы золотой браслет и подарил бритоголовому. И всему люду повелел ходить в сольхусы и говорить с солнечным богом, приносить дары и хвалить. А еще конунг надел на шею цепочку с золотым кругом, мол, отныне он служит круглому богу. И конунгова жена тоже вышла с кругом, и сыны его.
Понятно, почему чужим жрецам позволено говорить здесь, в военной ставке.