Сага о диком норде
Шрифт:
Гис задумался.
— А ты видишь, куда идешь? — спросила одна из сестренок.
— Хуже, чем ты, — снова улыбнулся Тулле. — У меня же только один глаз.
— Да, — вдруг сказал Гисмунд. — Да. Верно говоришь. Шаг в пропасть. Хольма, приглядишь за ними? — обратился он к женщине с замученным лицом.
— Пойдешь все-таки? — покачала она головой. — Не надо, Гис. Кто же останется из мужчин?
— Формунд!
— Он в конунговой дружине. Вдруг тоже погибнет? Кто тогда позаботится о нас?
Гис явно принял решение и не собирался слушать
— Возьмете меня в хирд? Насовсем или только на этот бой!
— Да… это… там вроде бы того… собирают же бесхирдовых, — от неожиданности у меня аж язык заплетаться начал. — Там еще хёвдинг этот, как его…
— Горм Град, — спокойно досказал Тулле. — Если ты так решил, пойдем.
И ведь пошел! Пошел и не оглянулся ни на рыдающих девчонок, у которых отобрал старшего брата, ни на тетку, оставшуюся с кучей своих и чужих детей. А я… А я что? Потопал за ним вместе с Гисмундом.
Тулле продолжал спрашивать про Ульвида, иногда останавливался, крутил головой, всматривался во что-то невидимое. А мне было не по себе. Сдернули парня. Хотя он на пятой руне, опыт боевой есть и получше, чем у некоторых из рунного дома. Впрочем, нынче такие времена, что у каждого норда теперь есть этот опыт.
Ульвида мы так и не нашли, зато весть о нем принес Альрик, вернувшийся-таки с тинга. По лицу хёвдинга стекала кровь, волосы спутаны, одежда перекошена, но ран вроде бы не видно. А когда он вытер лицо, мы увидели, что его щеки избороздили глубокие царапины.
— С кошкой что ли подрался? — угрюмо спросил Вепрь. Он чесал затылок, явно размышляя, стоит ли мазать такие нестоящие раны или само зарастет.
— Или с бабой какой? — вставил Энок.
— Вот-вот, с бабой.
Альрик достал гребешок, пригладил волосы, переплел их заново, поправил одежду, цокнул, глядя на разошедшуюся ткань на верхней рубахе, еще раз стер натекшую кровь.
— Мы Ульвида искали, — сказал я. — А нашли вот его. В хирд просится.
Хёвдинг даже не взглянул на притихшего Гисмунда.
— Знаю, где Ульвид. С женой его встретился, когда от конунга уходил. Это ее рук дело.
— Значит, умер?
— Хуже. Схватился с драуграми возле дома, хотел придержать, пока люди уйдут. Потом, говорит, полыхнул силою, убил всех мертвяков, что были на площади, сказал жене, чтоб не ждала, мол, теперь быть ему чудищем, и потому он останется в городе. Будет убивать драугров, пока сам не помрет. С трудом выпроводил ее, заставил взять чьего-то дитятю, а она ж баба. Побежала из города, чтоб ребенка вызволить. Говорит, ждала его долго, искала, но так и не нашла.
— А рожу с чего тебе раскровянила?
— Так Ульвид же мне сердце твариное отдал. Если б не я, он бы стал хельтом и выжил.
— Так он чего же? В Сторборге остался? А если…
У меня в голове всё перепуталось. Если Ульвид стал измененным, значит, он как бы стал бездновым выпаском. А драугры? До этого я считал их тоже бездновыми детьми, ведь любое зло, все знают, идет от бездны проклятой. Но на самом деле драугры — это помершие люди, не похороненные по правилам. Их поднял ритуал, а ритуал связан ли с бездной? В общем, я хотел понять, измененный, потеряв разум, будет биться со всеми подряд, кого встретит на пути, или только с людьми? Сдружится ли он с драуграми или поубивает их?
Это далеко не праздный вопрос. Ведь у нас есть Альрик, который также может провалиться в безумие. И если измененные враги всем, то мы пропустим его вперед, а сами пойдем следом, а если только людям, то лучше будет его убить.
Когда мы бились на берегу, и Альрик сорвался, он бил и наших, и ваших, но ведь тогда он не стал измененным до конца. Наверное, человеческая часть в нем нападала на драугров, а твариная — на людей. Или не так?
Судя по озадаченным лицам ульверов, не мне одному пришла такая мысль.
— Пойду поищу бодран, — негромко сказал Энок.
И мы рассмеялись.
Я уже устал думать о грядущей битве, о мямле-конунге и о драуграх, об Альрике и о своем даре. Будь что будет! Дружно шагнем в пропасть, и пусть боги смотрят на нас!
* * *
Рог протрубил на рассвете.
И лагерь вскипел. Загремело железо, застучали молотки, заржали кони.
Я поспешно застегнул новые наручи, поправил неудобный серебряный браслет, с трудом натянул шлем, ощущая, как он давит на виски, проверил топорик, нож. Рядом снаряжались ульверы. Гисмунд, почти не сомкнувший глаз ночью, светил бледным, но решительным лицом.
Хёвдинги собирали свои хирды и шли на указанное им на тинге место, орали на отставших, громко выясняли, кто перед кем стоит. Ульверы впервые присоединились к столь великому войску, и нам всё было внове. Альрик проталкивался через людей, прорываясь к правому краю.
— А нас чего? С краю поставили? — проорал я.
— Да! В центре — самые сильные хирды. Сторхельты, хельты! Поменьше — по краям! — надрывая глотку, ответил Альрик.
Я краем глаза увидел могучих братьев, чьи кольчуги переливались всеми цветами радуги в свете первых лучей солнца, рядом стояли воины в доспехах не хуже. Мы даже в обновленной броне по сравнению с ними выглядели нищими бродягами. Впрочем, мы таковыми и были, без корабля, без земель, без серебра.
Прошли через хельтовы хирды. И тоже оружие у всех с твариным пеплом, у некоторых рукояти мечей выточены из костей тварей, кое-где поблескивали золотые цепи да серебряные узоры. Да что там оружие? Даже шлемы и кольчуги попадались укрепленные. И ладно бы там стояли лишь крепкие мужи, прожившие три-четыре десятка лет. Нет, я видел и молодых парней, едва переваливших за второй десяток. А я еще гордился седьмой руной.
Потом пошли смешанные хирды. Хускарлы и хельты. Доспех попроще, оружие полегче.