Сага о Форсайтах
Шрифт:
Потом медленным робким взглядом он нашел свою мать, улыбающуюся, в синем платье, с синим автомобильным шарфом, накинутым на шапочку и волосы. Он подскочил как только мог выше, сцепил ноги у нее за спиной и обнял ее. Он услышал, как она охнула, почувствовал, что и она его обнимает. Его глаза, темно-синие в эту минуту, смотрелись в ее, темно-карие, пока губы ее не прижались к его брови, и, стискивая ее изо всех сил, он услышал, как она закашлялась и засмеялась и сказала:
– Ну, и силач ты. Джон!
Тогда он соскользнул на землю и бросился в дом, таща ее за собой.
Уплетая варенье под старым дубом, он заметил в своей матери много такого, чего, казалось, никогда раньше не видел: щеки, например, цвета сливок, серебряные нити в темно-золотистых волосах, на шее спереди нет шишки, как у Бэллы, и во всех движениях что-то мягкое. Он заметил также черточки, бегущие от уголков ее глаз, а под глазами красивые тени. Она была ужасно красивая, красивее, чем "Да", или мадемуазель, или "тетя" Джун, или даже "тетя" Холли, которая ему очень понравилась; даже красивее, чем румяная Балла, - та, пожалуй, уж слишком костлява. Эта новая красота матери имела для него какое-то особенное значение, и он съел меньше, нем собирался.
После чая отец захотел пройтись с ним по саду. Он долго разговаривал с отцом о всяких вещах, обходя свою личную жизнь: сэра Ламорака, австрийцев и ту пустоту, которую он ощущал последние три дня и которая теперь так внезапно заполнилась. Отец рассказал ему о месте, называемом Гленсофантрим, где побывали он и его мать, и о маленьких человечках, которые выходят из-под земли, когда бывает совсем тихо. Маленький Джон остановился, расставив пятки.
– А ты правда веришь в них, папа?
– Нет, Джон, но я думал, может быть, ты поверишь.
– Почему?
– Ты моложе меня; а они ведь эльфы.
Маленький Джон прижал палец к подбородку.
– Я не верю в эльфов. Никогда их не вижу.
– Ха, - сказал отец.
– А мама?
Отец улыбнулся своей странной улыбкой.
– Нет, она видит только Пана.
– Что это "Пан"?
– Козлоногий бог, который резвится в диких и прекрасных местах.
– А он был в Гленсофантриме?
– Мама говорит, что был.
Маленький Джон сдвинул пятки и пошел дальше.
– А ты его видел?
– Нет, я видел только Венеру Анадиомейскую.
Маленький Джон задумался. Венера была у него в книге про греков и троянцев. Значит, "Анна" ее имя, а "Диомейская" - фамилия? Но когда он спросил, оказалось, что это одно слово и значит "встающая из пены".
– А она вставала из пены в Гленсофантриме?
– Да, каждый день.
– А какая она, папа?
– Как мама.
– О, так она, наверно...
Но тут он запнулся, бросился к стене, вскарабкался на нее и сейчас же слез обратно. Открытие, что его мать красива, было тайной, которую, он чувствовал, никто не должен узнать. Но отец так долго курил сигару, что он наконец был вынужден спросить:
– Мне хочется посмотреть, что мама привезла. Можно?
Он выдумал этот корыстный предлог, чтобы его не заподозрили в чувствительности, и немножко растерялся, когда отец посмотрел на него так, словно видел его насквозь, многозначительно вздохнул и ответил:
– Ну что ж, малыш, беги, люби ее!
Он пошел нарочно медленно, а потом пустился бегом, чтобы наверстать потерянное время. Он вошел к ней в спальню из своей комнаты, так как дверь была отворена. Она стояла на коленях перед чемоданом, и он стал рядом с ней и стоял тихо-тихо.
Она выпрямилась и сказала:
– Ну, Джон?
– Я думал, зайду посмотрю.
Обняв ее еще раз и получив ответный поцелуй, он влез на диван у окна и, поджав под себя ноги, стал смотреть, как она распаковывает чемодан. Этот процесс доставлял ему не испытанное дотоле удовольствие - и потому, что она вынимала заманчивого вида пакеты, и потому, что ему нравилось смотреть на нее. Она двигалась не так, как Другие, особенно не так, как Бэлла. Из всех людей, которых он видел в жизни, она безусловно была самая прекрасная. Наконец она покончила с чемоданом и встала на колени перед сыном.
– Ты скучал по нас, Джон?
Маленький Джон кивнул и, подтвердив таким образом свои чувства, продолжал кивать.
– Но ведь с тобой была "тетя" Джун?
– Да-а, у нее был человек, который кашлял.
Лицо матери изменилось, стало почти сердитым. Он поспешно добавил:
– Он бедный, мама; он ужасно кашлял. Я... я его люблю.
Мать обняла его.
– Ты всех любишь, Джон.
Маленький Джон подумал.
– Немножко - да, - сказал он.
– "Тетя" Джун водила меня в церковь в воскресенье.
– В церковь? О!
– Она хотела посмотреть, как на меня подействует.
– Ну, и как же, подействовало?
– Да. Мне стало так странно, она уж поскорей увела меня домой. А я не заболел. Меня уложили в постель и дали горячего коньяку с водой, и я читал "Бичвудских мальчиков". Было замечательно.
Мать прикусила губу.
– Когда это было?
– Ну, приблизительно... уже давно; я хотел, чтобы она меня еще взяла с собой, а она не захотела. Вы с папой никогда не ходите в церковь?
– Нет, не ходим.
– А почему?
– Мы оба, милый, ходили, когда были маленькие. Может быть, мы были для этого слишком малы.
– Понимаю, - сказал маленький Джон.
– Это опасно.
– Сам разберешься во всем этом, когда вырастешь!
Маленький Джон ответил рассудительно:
– Я не хочу совсем вырасти, только немножко. Не хочу ехать в школу, он покраснел от внезапно нахлынувшего желания сказать еще что-то, высказать то, что он действительно чувствовал.
– Я... я хочу остаться с тобой и быть твоим возлюбленным, мама.