Сага о живых кораблях
Шрифт:
Неудобство этой конкретной локации — с точки зрения мягкотелых — заключалось в том, что переход через сингулярность субъективно ощущался более длительным, чем обычно. Сев счел это приемлемой ценой за выгодное расположение точки поблизости от базы Размак; Нансия надеялась, что по выходе в подпространство Веги он сохранит то же самое мнение.
Что касалось самой Нансии, то она с нетерпением ждала прыжка. Она скользила по округлым волнам схлопывающегося подпространства, ныряла и выныривала, спиралью проносясь между пространствами, пока воронка расщепления не подхватила ее и не понесла в свое сужающееся отверстие.
— ВЫКЛЮЧИ ЭТО!
Яростный вопль, раздавшийся там, где не должно было быть никого, пробежал по синапсам Нансии, словно высокочастотный импульс.
Она включила все сенсоры одновременно. Мир был многогранным кристаллом, составленным из изображений: окрашенные переборки, коридоры с псевдостальными стенами, Сев, все еще пристегнутый к койке, как и положено при переходе через сингулярность, рубка, видимая с трех точек одновременно, и все это обрамлено видами с внешних сенсоров — чернота с горящими точками далеких звезд.
И Калеб, выходящий из угла, где временные перегородки блокировали Нансии поле зрение сенсоров на ее собственное внутреннее пространство. Пилот был просто великолепен в парадной форме Курьерской службы, хотя впечатление несколько портил цвет лица — все еще зеленоватый после длительного пребывания в сингулярности. Нансия выключила все остальные сенсоры и увеличила изображение Калеба. Ее «тело» обычно не был склонен красоваться в парадной форме, и Нансия уже забыла, как чудесно может смотреться человек в этом неудобном черно-серебряном облачении, когда жесткий воротник заставляет высоко держать голову, а серебряно-коричневая отделка вспыхивает радужными отблесками не только при каждом движении, но и при глубоком вздохе.
— У тебя развилось отвращение к классической музыке? — Это был единственный вопрос, который пришел в голову Нансии, — единственный, который безопасно было задавать.
— Ты на полтона фальшивишь на высоких нотах, — уведомил се Калеб тем же самым делано безэмоциональным тоном, какой использовала Нансия. — И очень уж громко.
— Полагаю, что должна извиниться за непреднамеренную атаку на твои чуткие сенсоры, — сказала Нансия. — Я отключила динамики в каютах и не была в курсе, что на борту присутствует еще кто-то из мягкотелых.
— Из кого?
Неужели Калеб, проведя в качестве ее «тела» четыре с половиной года, ни разу не слышал термина, которым капсульники называют обычных, мобильных людей? Нансия быстро просмотрела подборку своих разговоров с другими «мозгами». Это действительно было вполне возможно. Она и не осознавала, сколь многие из своих переговоров подвергает цензуре ради блага Калеба, как тщательно старается избегать слов и действий, способ-пых, по его меркам, быть оскорбительными.
Может быть, она проявила чрезмерную осторожность, если он полагает, будто ему сойдет с рук этот фокус, который он проделал.
— Думаю, ты и сам можешь понять, что означает этот термин, — сухо сказала Нансия. Миг спустя, когда осознание того, что именно сделал Калеб, вылилось в эмоциональную форму, столь тяжко давшийся Нансии самоконтроль рухнул, словно стена из некачественного материала. — Калеб, идиот, ты ведь мог погибнуть! Что, если бы я стартовала на полной скорости? Да в этом углу тебя бы болтало, как лед в шейкере!
— Ты никогда не стартуешь и не приземляешься так, чтобы у людей на борту остался хотя бы синяк, — возразил Калеб. — Слишком уж тебе хочется продемонстрировать, что ты способна приземлиться на яичную скорлупку и сделать разворот на гривеннике!
Нансия моментально переключилась на другой предмет:
— А что такое гривенник?
— Не могу сказать точно, — сознался Калеб. — Это какой-то термин со Старой Земли. Мне всегда представлялось, что это ка-кое-то мелкое насекомое. Хочешь пополнить свой словарный запас? Мы могли бы запросить файлы по староземному языку через Сеть. Чтобы скоротать время.
— Даже не пытайся сменить тему! Почему ты мне не сказал, что собираешься быть на борту?
— А ты бы мне это позволила?
— Ну... нет, — признала Нансия. — Я должна была бы сообщить Брайли. Твое присутствие может послужить причиной провала миссии. Калеб, ты что, не понимаешь этого? Ты забыл — я должна быть беспилотным кораблем, без единого человека на борту!
— Я знаю, — кивнул Калеб. — Не волнуйся. Я не провалю эту чертову миссию. Но я не могу позволить тебе встретиться с этой воровской шайкой в одиночку, Нансия. Неужели ты не понимаешь?
Нансия вовсе не была одна, с ней был Сев, который знал все о следственной работе и о тайных миссиях. Но ведь нельзя же винить Калеба за желание защитить ее, не так ли?
— Просто не попадайся никому на глаза, — произнесла наконец Нансия. — Хорошо, Калеб? — «Ох, ведь Сев занял его каюту! Калебу это не понравится». — Поговори об этом с Севом. Если кто-то один может спрятаться на борту, то точно так же, полагаю, это могут сделать и двое. Но... он в этой миссии главный. Я на это согласилась, и тебе придется согласиться тоже.
То, как он выпятил челюсть и дернул головой, вероятно, означало согласие; по крайней мере, Нансия предпочла истолковать это именно так.
— А, и еще одно.
— Что?
— Почему, — поинтересовалась Нансия, — для этого своего трюка ты решил облачиться в парадную форму Службы? Не то чтобы тебе не шло, но я бы подумала о чем-либо менее подозрительном...
Калеб объяснил, терпеливо и пространно, какие традиции чести бытуют на Веге. Кажется, в его сознании ношение формы как-то связывалось с фактом, что тебя могут принять за шпиона. Или, наоборот, не принять. Нансия не могла уследить за его аргументацией и, когда он перешел от веганской истории к старым земным рассказам о каком-то майоре Андрэ, перестала даже пытаться уследить. Калеб есть Калеб. Его чувство чести не позволило ему отпустить корабль в одиночку заниматься делом, которое он, Калеб, счел опасным и сомнительным в моральном отношении. Очевидно, его чувство чести не позволяет также одеться так, чтобы это больше соответствовало данной обстановке. Его чувство чести временами было для Нансии эквивалентом головной боли или еще того хуже, но это чувство было частью Калеба. Частью того, что Нансия в нем уважала.