Сахар на асфальте
Шрифт:
Несмотря на то что связь с ним оказалась одной из самых долгосрочных до встречи с мужем, Полина не могла вспомнить, чем он пах. Она помнила его кожу – мягкую, гладкую, загорелую, без родимых пятен и родинок; небольшой, очень старый шрам внизу живота; глаза – ледяные, и по цвету, и по наполнению; улыбку – кончиками губ, сдержанно, ехидно, с едва уловимым вызовом. Помнила его привычки, кожаную куртку и чоппер. И как, впервые садясь на мотоцикл, она дрожала от страха. Жутко было так, что она долго не решалась разжать веки и думала: «Мы точно разобьемся! Разобьемся!!! Зато вместе, умрем вместе, и это хорошо». А потом он катал ее по ночной Москве, и сердце замирало от восторга. Город открывался с новой стороны: на Сокольниках воздух был влажный и прохладный, а на Китай-городе сухой и хлещущий по щекам. На Покровке из каждого бара доносилась музыка и звучала не глухо, как бывает, если едешь в машине, а вокруг, окутывая и окуная в себя. Асфальт дрожал и пульсировал в такт реву мотора. Наутро Полина не могла расчесать волосы, они собрались в большую паклю и пахли пылью и гудроном. Она запомнила ту ночь как одну из самых счастливых в своей жизни.
Этот человек принес ей много боли и был невольным свидетелем множества ее творческих порывов, взлетов и падений, переездов и биполярных метаний. Полина сохранила к нему уважение. Она ценила честность. Он же был болезненно честен. Сережа имел наглость оказаться единственным мужчиной, который за 10 лет их знакомства не только ни разу не признался ей в любви, а, напротив, открыто говорил о том, что не любил ее. Никогда, ни один день. Впрочем, любви он не испытывал ни к кому. Разве что к дворовым щенкам.
Двум молодым людям когда-то было удобно и комфортно вместе. При этом заранее было решено, что перспективы весьма смутны, ожидать ничего не стоит. И все было бы отлично, если бы один такой год не сменил второй, третий… Полина влюбилась и начала биться как рыба об лед: домашние ужины, свечи, беседы по душам. И чем холоднее был мужчина, тем больше внимания, страсти и принятия выказывала она. Полина верила: если любить безусловно, то воздастся, не может светлое не озарить тьму.
Москва дрожала в международном экстазе 2018 года, обнявшись, Полина и Сережа бродили по центру, сливаясь с толпой фанатов и туристов, заглядывали в пабы и, будто заправские болельщики, орали «гол!» или «аааааай!», домой возвращались осипшими. Любили напиваться вместе и засыпать под сериалы.
И, когда отношения казались наиболее гармоничными, когда думалось, можно произнести «Ты мой!», Сережа опрокинул ушат холодной воды на голову: во-первых, он ничего не обещал, во-вторых, никогда не говорил, что любил, ну и, в-третьих, есть другая, которая смирно сидит в Воронеже и ждет, когда он, рыцарь на белом коне, приедет. И он поехал. А вербально пошел по классическому сценарию.
Несколько дней Полина выла белугой. Каждое всхлипывание рвало часть души и превращало надежды в пепел, взамен любовному теплу пришел холод и озноб. Ей было бесконечно жаль себя, свою веру, усилия и время. И вопрос, почему же ее, такую хорошую, красивую, умную, заботливую, не полюбили, навсегда так и остался без ответа. Страдала день, страдала два, на третий записалась к психотерапевту и волонтером в командировку в Сибирь. На конференции, посвященной развитию зеленой энергетики в условиях вечной мерзлоты, Полина сидела со слегка онемевшим лицом, но очень приятными ощущениями в голове – производные фенилмасляной кислоты разбегались волнами по телу, по-врачебному жестко ломая сопротивление женской натуры, жаждущей страданий и мучений.
«В конце концов, – думалось Полине, – за время нашего общения что-то около 20 раз я увлекалась другими, два или три раза даже влюблялась, может быть… Мне с ним было очень удобно, как в старом кресле». Пара стихов, пара новых знакомств, упаковка «Фенибута» – и в Москву Полина вернулась опустошенная, невыспавшаяся и трезвая. Жизнь продолжилась, заложив еще один кирпичик большого сомнения о наличии смысла ее открытости и слепой веры в лучшее. Сережа объявился через несколько месяцев. Любовь в Воронеже не сложилась.
Теперь они шли рядом. Не чужие, но не близкие люди. У почты Полина улыбнулась, положила руку на плечо Сережи и сказала: «Ну вот, я быстро. Если проснется, покатай его туда-сюда, должен уснуть», – и упорхнула вверх по лестнице. Сережа не успел ее остановить, с легкой брезгливостью на лице заглянул в коляску. Ребенок спал. Сережа расправил плечи и постарался принять позу, говорящую о его полной осведомленности и профессиональности в области коляскокатания. Женщины поплыли, как байдарки мимо парохода, он и не думал, что созерцание мужчины с младенцем так бередит сердца противоположного пола. Воодушевившись, он даже заулыбался и допустил мысль, что, возможно, когда-нибудь и он…
…В ворохе одеял распахнулись два голубых блюдца и уставились на офицера. Между мужчинами повисла пауза. «Твоему папе все это вряд ли понравится», – произнес старший. Малыш продолжал смотреть не моргая.
– «А ты отлично справляешься! Теперь кофе!» – радостно сказала Полина, выросшая рядом будто из неоткуда.
– А кофе пить тоже с ним? – Сережа занервничал, представляя, как он будет затаскивать грязный детский танк на колесах в хипстерское кафе.
– С ним. С коляской что-нибудь придумаем.
Они зашли в маленькую современную кофейню на несколько столиков с баристой лет 22 или младше. Коляску оставили у входа, решив сыграть в рулетку, – кто утащит, тот и хозяин. Алешу, нового горожанина, усадили в отдельное, самое широкое кресло, всячески подчеркивая, что молодежь теперь здесь он.
Уже помешивая капучино в большой красной чашке, Сережа признался, что несколько недель назад, когда посылал в ночи сообщения, был сильно пьян. Тогда Полина ответила «да», что означало – в ее памяти тоже свежи их легкие и беспечные встречи. В душе поселилась надежда, вернее, желание вернуть маленькую квартиру-студию в центре со спальней на антресоли и стопками книг на полу, шум остывающего после летнего зноя города и ковер-реквизит из какого-то кино, на котором они часто лежали голыми. И Дашу, младшую сестренку Полины, которая забегала позавтракать перед работой, приносила с собой круассаны и кофе. Иногда она оставалась и на ночь.
– Даша мне, кстати, не ответила, – пожаловался Сережа.
– Поверь, у нее и без тебя достаточно разборок. В тот день ты писал, похоже, всем.
– Грешен, всем подряд. Наутро мне было очень плохо!
– Зато ночью хорошо, да? Посмотри вокруг, ничего не вернуть, Сереж, – Полина сочувствующе пожала плечами.
– Я всегда буду для тебя просто Сережей, вот этим просто – С е р е ж а, – будто не слыша ответа, продолжил он. Потом еле заметно улыбнулся, посмотрел на мальчишку, тянущегося к его чашке, на Полину. Полина была не накрашена, с замотанными в палантин волосами, в джинсах и худи. Сережа отметил про себя, что Полина стала непривычно приземлена и практична, даже немного груба по сравнению с той женщиной, к которой он привык. Извиняться за прошлое он не умел.
Полина подумала, что, возможно, при встрече с бывшим стоило бы выглядеть более эстетично. Но сейчас ее жизнь была такова – практичная, без страз-прикрас, интриг и игр. И рядом с этим холодным и однозначным мужчиной она наконец-то расслабилась. Неважно, как это работает, но иногда плохие парни в определенных ситуациях оказываются хорошими.
«Очень похож на вас!», – сделала комплимент Сереже официантка, принеся малышу мягкое печенье. Сережа не успел ответить, как девушка упорхнула. Полина возмутилась: «Боже упаси!»