Сахарные барашки
Шрифт:
За ужином он не вымолвил ни слова и ночью долго не мог уснуть, сердясь на тех, кто уже спал, как будто его опять нарочно оставили одного — наедине с его старостью. И почему это никто не хочет его понять? Неужели он детям своим зла желает?..
Жена несколько раз заговаривала во сне, потом повернулась на другой бок, и Йокубас почувствовал ее теплое дыхание. Она всегда крепко спала. Даже днем, работая в поле, убирая лен или пропалывая огород, она могла завалиться где-нибудь на грядку и заснуть. Когда ее упрекали за это или подсмеивались над соней, она говаривала: «Ну что ж, я ведь ни разу в жизни досыта не высыпалась.
Она и во сне привыкла качать колыбель, укрывать тряпьем младенца. И теперь, когда столько лет прошло после последних родов, она, по старой привычке, ложилась с краю, и рука ее всегда свешивалась у того места, где когда-то стояла колыбель. Иногда, со сна, она снова принималась ее покачивать. Четырнадцать детей родила она, и почти все они поумирали, часто не доживши и до года. Другие умерли в два, в три года. Уцелели только двое, и, может, это к лучшему… Кому же под силу прокормить такую семью? Йокубасу казалось, что еще так недавно он купал своего первенца в корыте, а ведь сколько времени с тех пор прошло! И никогда у них не бывало хлеба вдоволь, и радости настоящей не было… Пока сыновья подрастали, ему одному с женой год за годом приходилось отгонять от себя голод. Весной всегда надо было занимать хлебушка у богатеев до нового урожая.
Который уж день в долине шла работа. Пустовавшая несколько лет земля трудно поддавалась бороне и плугу. Глина затвердела, борозды на ней топорщились, вставали дыбом. На бороны приходилось класть большие булыжники, иначе их на выбоинах отшвыривало в сторону. Лошади новоселов, отощавшие на плохих кормах, с трудом тянули плуг. Мужчины бегали в МТС, просили прислать трактор. В конце концов, пыхтя и подпрыгивая, он выехал на пустырь. Посмотреть на машину сбежалась детвора, пришли и старики. Трактор клыками нескольких плугов быстро вгрызся в пашню и, гремя, стал взрезать дерн, не останавливаясь ни перед какими препятствиями. По краям долины загорелись огни — дымился сваленный в кучи пырей. Вспаханная площадь с каждым днем все расширялась и расширялась, захватывая склоны. Дни стояли по-прежнему теплые и ясные.
Йокубас только издалека, со своего двора, поглядывал на долину. Однако когда там появился трактор, и он подошел поближе: машина с необычайной силой притягивала его к себе. Он по целым часам мог глядеть, как она маячила то здесь, то там, изредка постреливая, точно из ружья. Как черепаха, проползала она туда и обратно. Он давно бы уже пошел разглядеть ее как следует, да гордость не позволяла. Йокубас все еще был в ссоре со своими сыновьями. Однако старик каждый день совершал свое небольшое путешествие, оббивая палкой зазеленевшие кочки, сбрасывая с тропинок в канаву комья и хворост. Иногда ему случалось спугнуть жаворонка, и птица, заливаясь, подымалась к небесам. Усевшись на пригорке, отец снимал шапку, и легкий ветер ерошил его седые волосы. Однажды, увидев в долине запряженную в борону сивую кобылу, Йокубас подумал: «Откуда эта сивка появилась? Кобыл всяких тут развели!»
Подле маленькой березовой рощи, на кооперативной земле, полно было детей и взрослых. Кузнец Марцинкус поставил здесь свои мехи и на вольном воздухе правил плуги, бороны. Наконец Йокубас не вытерпел и в один прекрасный день спустился к людям. Большая часть кооперативного участка была уже засеяна. Мужики, торопясь справиться и со своей землей и про кооперативную не забыть, трудились тут до полуночи. Глядишь, совсем уже темнеет, родители силком гонят спать малышей, а они жмутся к огоньку, бегают наперегонки с собаками. В темноте исчезают пашни, люди, только там и сям раздаются голоса. Другие, окончив работу на своих полях и отужинав, с наступлением темноты снова возвращаются в долину. Только и слышно:
— Так как же, Юргис, поработаем ночку?
— Отчего же нет? Поработаем! Ночи стоят светлые.
И в их голосах звучит какое-то удовлетворение. А если кто-нибудь чиркнет спичкой, то можно разглядеть улыбающиеся лица. Теперь так и жди: пустив изо рта дым папиросы, шутник отпустит какое-нибудь острое словцо, весело выругается или громким голосом прикрикнет на коня, беспокойно тянущегося к свежей травке. А там, смотришь, перепрягают лошадей, мужики советуются, как бы получше все сделать, разглядывают на ладони семена.
Теперь уже Йокубас ежедневно стал спускаться в долину. Встав поутру, он торопился покормить скот, наколоть дров и как можно поскорее выбраться из дому. Какое-то чувство гнало его к людям с бедного, одинокого двора, из душной избы. И не только Йокубас, но и старик Мартинас, и отец кузнеца каждый день ходили на «куперативную» землю, и хотя они мало чем могли помочь молодежи, а все чего-то топтались вокруг машины, обсуждая свои дела.
— Все-таки вместе работать как-то приятнее, — молвил раз Йокубас, разглядывая, как за четырьмя лемехами ложится земля, в которую высаживали картофель.
За картофельным полем уже зеленела большая площадь яровых.
— Да-да, — поддержал Мартинас, — много приятней и полегче. Как пчелы, одна за другой, одна за другой, глядишь — и улей наполнят.
Оба старика сидели под березой, к стволу которой был прилажен желобок. Березовый сок стекал в солдатский шлем, подвешенный вместо котелка.
Йокубас встал на колени, обеими руками взял шлем за края, наклонил его и напился соку. Утерев полой пиджака рот, он стал медленно разворачивать платок и вытащил свой кларнет. Послюнявив язычок кларнета и осторожно наложив пальцы на все отверстия, он подул.
— Давненько не играл. Может, уже лет двадцать, — вытащив на минутку изо рта кларнет, молвил Йокубас.
Щеки старика надулись, глаза замигали и заплыли слезами. Сначала трудно было разобрать мелодию. Отвыкшие, негибкие пальцы подпрыгивали так, будто старик сучил нитки.
Но вот торжественно поплыла над полями песня, новая песня, которую сейчас распевала молодежь.
Сыновья Йокубаса остановили лошадей, другие пахари и женщины, сажавшие картофель, тоже на минутку оторвались от работы и прислушались к его игре.
Сын Йокубаса — Юргис, поглаживая вспотевшую грудь, слушал с улыбкой: он словно пил свежую воду.
— Да, никак, это отец! Вон там, под березой! — вдруг закричал он со смехом.
Пахари снова тронулись, а за ними вслед за плугами пошли работницы, кидая в борозду картофель. Юргис понял, что это музыка примирения отца с сыновьями, с новым севом, с новой жизнью. И мысленно он повторил слова отца: «Веселее всем вместе жить, одной семьей. И люди как-то лучше становятся».
А под березой старик отец его все играл и играл на кларнете…