Сахарные барашки
Шрифт:
ЖИЗНЬ СИВКИ
В одно утро ранней весны он своими большими, еще молочными, мутными глазами увидел свет. Когда он в первый раз ступил на землю, ему было холодно, по его белой лоснящейся коже пробегала дрожь, и он еле держался на слабых ножках.
Испугавшись и света и всего, что его окружало, жеребенок отчаянно взвизгнул. Это был плач маленького ребенка, плач радости
Мать жеребенка была немолодая, сивая, с большими выступающими лопатками, с протертыми упряжью боками. Несмотря на болезни и плохой корм, она ежегодно приносила по жеребенку. Она кормила детей своим молоком, а от зимних холодов и летних дождей укрывала их под собственным брюхом. От неожиданной опасности — собак, волков, распущенной детворы и злых чужих лошадей — она защищала их задними ногами.
Сивая была доброй матерью. Такой доброй, какой только может быть хорошая мать маленького, глупенького жеребенка.
Когда ее дитя подрастало и его впрягали рядом с ней в плуг или в телегу, она из последних сил тащила возложенное на нее человеком бремя, лишь бы легче было ее детенышу. Не понимала она только одного: почему это, когда жеребенок подрастал, хозяин немедленно уводил его от нее, и тот уже к ней больше никогда не возвращался.
Много тяжелых часов пришлось пережить Сивой. Ужаснее всего было, когда к хозяину приходили черные бородатые люди. Они вламывались в хлев, бросались к ее детенышу, поднимали его ноги, шлепали по крупу, раскрывали рот и ковыряли в зубах. Пошумев, покричав, намахавшись руками, они уходили, но тотчас возвращались снова и опять уходили. Наконец на жеребенка надевали недоуздок и уводили ее дитя неизвестно куда.
Сивая хорошо понимала, что она никогда больше не услышит его ржанья, что никто уже не станет весело прыгать вокруг нее, когда она вернется с полевых работ. Обрывая повод, она перескакивала через забор и пускалась вслед уведенному от нее детенышу.
Хозяин знал повадки своей кобылы, он подстерегал ее на дворе и изо всех сил хлестал кнутом. Однако в такие минуты она чувствовала только боль и тоску своего сердца.
Сквозь щели бревенчатого хлева Сивая не раз далеко в поле видела жеребенка; он звал мать жалобным, детским голосом. После этого кобыла металась до позднего вечера, всю ночь ржала и несколько дней не дотрагивалась до корма.
На пастбище, заметив вдали воз или пасущихся лошадей, она, словно обезумев, пускалась к ним через поле. Подбежав к чужим лошадям и жеребятам, она кидалась в табун, обнюхивала всех и, не находя своего, бежала дальше.
Чтобы отучить животное от такого дурачества, хозяин стал ее крепко привязывать. Удары кнута, подкрепленные ругательствами, теперь то и дело сыпались на ее спину. И Сивая всем своим нутром ощущала гнетущую власть человека, силу его руки и воли, из-под которой уже не уйти ни ей, ни ее детям, — тяжелое рабство, прекратить которое сможет только смерть.
А пока, забыв обо всем на свете, она несла тяжелое бремя будней от раннего утра до поздней ночи.
Когда появилось на свет шестое ее дитя, на этот раз жеребчик, такой же сивый, как и мать, кобыла с жалостью оглядывала его, может быть своего последнего, и думала о том, что его ожидает.
К неописуемой радости матери, хозяин, словно сочувствуя ей, сказал:
— Ну, на этот раз жеребчик… Наша
Так просто было дано ему имя.
Как хорошо было Сивке узнавать мать по запаху, сосать сладкое молоко и чувствовать, как оно течет в горло и, словно теплая кровь, разливается по всему телу! Сколько его ждало новостей в хлеву, и на дворе, и в поле! О, какое это счастье! Стоит только заржать, и голос твой эхом вернется к тебе с опушки леса! Как радостно чувствовать жизнь каждой шерстинкой, каждым мускулом, как приятно вскидывать ноги, разрезать ушами прозрачный живительный воздух и птицей уноситься далеко-далеко вперед!
Сивка был красивый жеребенок: волнистая белая шерсть покрывала его тело, хвост вился шелковистыми прядками. Передние ноги Сивки почти до колен были украшены темными кисточками, и казалось, что жеребенок, как настоящий барчук, носит черные лакированные сапожки.
А какое это было избалованное, прихотливое дитя! В первые часы жизни ему все казалось удивительно интересным. Он очень быстро перезнакомился со всеми обитателями хлева, и прежде всего — со свиньей. Чтобы поздороваться с ней, жеребенок просунул голову за перегородку, но злюка сразу же повернулась к нему задом, нисколько, не радуясь новому соседству. Слоняясь вдоль стен в утреннем полумраке, Сивка наткнулся мордочкой на какой-то мягкий живой предмет, который странно запрыгал. Испуганный Сивка кинулся назад, к матери. Весь дрожа, он остановился, раздувая ноздри, а из угла хлева на него глядели два зеленых огонька.
Жеребенок долго не шевелился, но, будучи от природы бойким и глупым, он снова ринулся на поиски приключений, не имея сил устоять на месте. В другом конце хлева он натолкнулся на незнакомых соседей, которые заверещали на разные голоса. В хлеву все пришло в движение, и Сивая была вынуждена отправиться за своим детенышем. Испуганный Сивка поминутно отдавливал кому-нибудь ногу, расшибал грудь о твердые и острые предметы. Отыскав наконец мать, он до рассвета уже не осмеливался даже и шагу ступить в пугающее царство тьмы, откуда доносились странные голоса: хрюканье, блеянье и кудахтанье.
Но вот утренний свет пробился в хлев. Животные поднялись и бросились к дверям. Теперь Сивка разглядел тех, кто так напугал его ночью. Мягкий предмет, на который натолкнулся жеребенок и который испугал его странным голосом, оказался не кем иным, как рогатым барашком. Была здесь и корова с бурым теленком и множество кур. По виду это были спокойные, миролюбивые соседи. Сивка теперь не испытывал никакого страха.
Когда хозяин открыл дверь, животные один за другим потянулись на луг. В этот день жеребенок увидел удивительный мир: небо было ярко-синее, кругом, на сколько хватал глаз, тянулись долины. Сивка робко забрел в росистую траву. Поднявшееся солнце пригревало его, как мать, и от радости он принялся прыгать. Это был самый торжественный день в его жизни, беспечный, беззаботный день, полный незнакомых звуков, теплоты, движущихся предметов. Сивка боязливо обнюхивал каждую кочку. Сунув нос в ромашку, он увидел, как что-то поднялось в воздух, и ему показалось, что таким же образом могут подняться в небо и комок земли, и дерево, и дома… А возможно, он тоже подымется за облака, только нужно хорошенько подпрыгнуть. Это были мысли глупого жеребенка, который еще не знал об удивительном устройстве мира и о назначении животного, птицы, рыбы.