Сахва
Шрифт:
Нельзя сказать, что дезинформацией было все, что говорилось о грядущих великих переменах. Мы, человечество, действительно ощущаем себя на пороге чего-то нового и всеохватывающего. Перемены нависли над земным шаром, разбухнув от таинственности, потемнев от неопределенности. За всеми произошедшими смещениями в сфере ресурсов, информации или финансов, последует Деформация – это закон. Зажатые потоки, которые образовала система, вырвутся на поверхность, вся их мощь окажется высвобождена, и последствия этого просчитать невозможно.
Но теперь я вижу, что эти последствия могут принести жителям нашей планеты благо. Ведь, если всмотреться, прищурившись, то можно увидеть основания для громкого заявления – человечество нащупало кусочек тверди, чтобы сделать шаг на следующую ступеньку. Мы готовы к новому витку. Что будет после Реформации, Ренессанса, Просвещения и современного ада? Быть может, есть надежда на более позитивное продолжение? Возможно, она и была, но я, Первый, Нулевой, Организация поспособствовали тому, чтобы этот и без того боязливый шаг не был сделан. Более того, последствия теракта на АЭС должны привести к тому, что будет сделан шаг назад.
Теперь, в результате произошедшей за кулисами информационной войны, Организация исполняла роль плохих, а Хартленд и Океания выступали ярыми филантропами. Да, мы были нужны лишь для создания нужного оттенка. Как можно было этого не понимать?! Черное и белое необходимы друг другу! А как еще им оправдывать свое существование? Возможно, развитие и продолжается только потому, что сталкивается с регрессом и ввязывается в новое противоречие. И истина, сопутствующая всякому естественному росту, ударяясь о контраргументы, окунается в пучину очередной дискуссии, изобретает инструменты для устранения искажений.
Из телевизора сыпались слова диктора, перенасыщенные профессиональным пафосом: «Новая веха в отношениях двух сверхдержав начнется с глобальных учений. Бомбардировщики обоих государств с ядерным оружием на борту облетят стратегически важные объекты друг друга».
Бурая затвердевшая кровь покрыла мою кожу сложным узором, который почему-то казался красивым. Я начал стирать этот узор, это произведение, сотворенное болью. Когда рана была очищена, она чем-то стала напоминать ехидную безгубую улыбку. Она изрыгала малиновую жижу, когда удалялись старые нитки, которыми меня заботливо и аккуратно «зашнуровал» Отец Кирилл. Пора шить по новой. Прокалывалась кожа, нить связывала ее лохмотья. Не думать о боли. Вместо этого подумаю о том, что затеяли Хартленд и Океания.
Шаг был рискованным для обеих сверхдержав, но только так можно было по-настоящему продемонстрировать доверие друг к другу. Военные базы, ядерные склады, закрытые производства и атомные электростанции. Океания исследует Хартленд, а Хартленд Океанию. Якобы бывшие враги узнают секреты друг друга.
Кстати, один из самолетов пролетит и над Той Самой АЭС.
Диктор продолжал надрываться: «Только такими поступками можно полностью искоренить угрозу, которая исходит от Организации и террористов вообще. После событий минувшей осени, атаки Организации на подлодку Хартленда, стало понятно, что только силы коалиции сверхдержав способны истребить терроризм».
Я переключился на другой канал, не дослушав, в какое точно время ядерный бомбардировщик Океании пролетит над заминированной АЭС.
Штопая себя, я трудился с усердием портного, шьющего дорогое пальто под заказ. Первый узелок был особенно крепким и хитрым: сначала прокалывалась одна сторона кожи, потом соединялась ниткой с другой с помощью еще одного прокола. Шил я плотно, возможно, более плотно, чем было необходимо: еще многое предстояло вынести.
Второй канал. Тоже не то, что нужно! Но репортаж заинтересовал: информация, которая там оглашалась, вплеталась в общее полотно событий, которые вертелись, в том числе, и вокруг меня. Речь шла о подводной лодке. Боевой ядерной подводной лодке флота Хартленда, пропавшей со всех радаров минувшей осенью.
Сигнал от судна пропал после странных звуков. Оператор зафиксировал крики подводников, в том числе крики о помощи. Одни члены экипажа замолкали, начинали кричать другие. Эксперты распознали звуки резни. Затем все затихло, и подлодка пропала.
Увлекшись новостями о подлодке, я сделал неточное движение иголкой. Чтобы укротить раздражение, начал быстро переключать каналы. Дешевые остросюжетные сериалы и шоу, от качества и содержания которых просились на волю слезы и рвота. Программы, превращающие интеллект в свалку, растущую с угрожающей быстротой. Передачи, усиливающие непрекращающуюся болезненную рябь в сознании так называемых индивидуумов. Проблему с телевидением Хартленд не может решить уже не первое десятилетие. Точнее, думаю, не хочет, боясь населения, способного размышлять.
На одном канале я все же задержался. Здесь часто показывали новости, всегда остросюжетные, из-за чего нередко страдала их правдивость. Вот и сейчас там сообщалось, что во всем мире резко участились жалобы в психиатрических клиниках. Пациенты сами приходили к специалистам и ставили себе диагноз – шизофрения. Массово. И описание симптомов было у всех одинаковое. Жалующимся казалось, что их нет, они никогда не жили и даже не рождались. Другие, с меньшим словарным запасом, просто заявляли, что они мертвы, не видя в этих высказываниях никакого противоречия. Все психиатрические лечебницы были переполнены. Количество самопровозглашенных сумасшедших, больных так называемым «синдромом трупа», в мире было уже в несколько раз больше тех, кому и правда была нужна помощь. Привлекалось все больше неподготовленных психотерапевтов, качество услуг по оказанию психиатрической помощи стремительно падало.
За этой новостью шла другая, не менее экстравагантная: во всех уголках мира самые разные животные вышли из дикой природы и наводнили города, перестав бояться и избегать цивилизации, будто не замечая более самого факта существования самых опасных всеядных хищников – людей.
Я снова включил первый по счету канал. Новости там продолжались, но сменилась тема. Снова проклятая подлодка! Но теперь говорят, что ее нашли… точнее, ее обломки.
Через двенадцать минут я закончил себя штопать. Зашитая рана походила на сороконожку. Шрам обещал быть аккуратным и симпатичным, куда более симпатичным, чем я сам. Обработал шов спиртом, затем не удержался и сделал несколько солидных глотков, предварительно разбавив его водой. Грамм двести, не закусывая, – идеальный способ похмелиться.
И только задумавшись о глотках, я вспомнил о жидкости вообще. Пить! Я наконец добрался до крана с водой на кухне и напился сырой воды. Казалось, жажда еще не побеждена окончательно, но пришлось оторваться от струи, так как только что наложенные швы начали растягиваться.
Такое обезвоживание натолкнуло на мысли о причинах его появления. Минувшую ночь. Ресторан «Эдип», двери которого открыты далеко не для всех. Сколько веселых ночей мы провели там вместе с Первым! В какие только проявления гедонизма, запрещенного нашей верой, мы не окунались. Первый… Мой любимый и единственный друг. На лицо влезла улыбка, горькая до тошноты. Глаза придавили слезы. Да, это была крепкая мужская дружба, несмотря на присутствовавший в ней надлом, связанный с нашими, столь различающимися глубинными убеждениями. Ни разу мы не поговорили об этом. Достоевский писал, что настоящая дружба основана на унижении, так вот наша уж точно была из таких. Я дорожил этими отношениями, хранил их, как нечто хрупкое и бесценное, но еще больше обожал оголенную ненависть Нулевого…