Сахва
Шрифт:
Не успел я отклеить взгляд от этого произведения искусства, как почувствовал, что тело начало неметь. Нарушения визуального восприятия стали ощутимее, назойливее. Все видимые предметы вращались вокруг меня со скоростью света, окружающие объекты плавились, сливаясь в однородную массу. Рот переполнило рвотой, и он будто лопнул. Обильные закуска и выпивка, утрамбованные в желудке несколько часов назад, полетели с восьмого этажа на землю. Я делал глубокие вдохи, и это немного помогало прийти в чувство.
Вторая картина обошлась мне в несколько десятков раз дешевле первой. На пне, покрытом мхом с правой
Эти картины висели на стене моего тайного убежища. То, что я их видел, означало, что мне, наконец, удалось оказаться на достаточной высоте для того, чтобы использовать единственную попытку оказаться внутри своего жилья. Опытом наученный, что медлить не стоит, я слегка раскачался. Сейчас все затраченные усилия, все испытанные муки могут оказаться напрасными: риск того, что я могу сорваться и не достигнуть окна, был очень велик.
Мое тело полетело к окну. Туловище ударилось о стену, спровоцировав новый взрыв нестерпимой боли. Руки разжались, и земля снова начала приближаться. Должно быть, вся кровь оказалась в голове. Не понимаю, почему глаза не лопнули от такого давления. Что-то нащупали мои пальцы, вцепившись в это «что-то» со всей силой, что осталась.
Позволив себе вдох и выдох, я подтянулся на обеих руках. Отпустил одну из рук и кинул вперед. Та опять умудрилась зацепиться за что-то. В этот момент я почувствовал, как швы, наложенные на рану, разошлись и по животу потекла кровь, которая, в отличие от пота, была горячей. Я неистово заработал телом, карабкался, дергал руками и ногами, будто терзаемый спазмами. Челюсти были сжаты так, что зубы ломило.
Где я? Что за тягучее марево вокруг? Я быстро моргал, слыша, как веки сталкиваются. Стали угадываться очертания предметов. Я лежал, накрыв расширяющуюся лужу крови. Это мое жилье. Удалось! Вскочил. Но ликование длилось недолго. Картинка куска мира, которую я видел, снова помутнела. На этот раз муть распространилась и на рассудок. Перед тем, как упасть и отключиться, я, грязно выругавшись, подумал: «Да приду я когда-нибудь в себя или нет?! Ну теперь хотя бы очнусь лежа, если, конечно, не потеряю так много крови, что и вовсе не очнусь».
Глава 2
2 дня 20 часов 8 минут до взрыва Реактора. Вечер.
Я ехал на запад в плацкартном вагоне поезда на нижней боковой полке уже больше суток. Плацкарт был выбран не случайно: в отличие от купе, он сваливал людей в кучу, и пассажир растворялся в общей массе с попутчиками. Именно это и было сейчас нужно. Чтобы привлекать как можно меньше внимания, я даже терпел своих соседей, изолироваться от которых теперь не было возможности до окончания пути.
Передо мной был раскрыт роман Чака Паланика «Бойцовский клуб». Проходящие мимо люди, беспокоя воздух, приятно холодили мои босые ноги. Дело сделано! Вскоре трагедии в Приппети по масштабности и популярности предстояло уступить пальму первенства.
Я то и дело отвлекался от приключений Тайлера и Дж… рассказчика. Смотрел в окно, чувствуя запах смутной тревоги: странно, но, кажется, моя голова поворачивалась к окну по собственной инициативе, не спрашивая разрешения у своего хозяина. Смутная тревога усилилась, когда наблюдения еще два раза показали, что я ничего не могу поделать с головой и шеей.
И пока тело не позволяло вернуться к книге, я смотрел на пейзаж за окном под ритмичный и монотонный стук колес поезда. Закат набирал обороты, породив прекрасную игру оттенков: горизонт окаймляла жирная перевернутая радуга. Красная полоса ее была намазана особо толстым слоем.
Через два дня и двадцать часов великое множество кафиров1* превратится в клочки черного тумана, в растворяющиеся на ветру горстки свежего праха. Я буду наблюдать ядерный взрыв «в прямом эфире», к тому времени удалившись на безопасное расстояние.
Я прекрасно понимал, что причиной этой акции было не только фанатичное человеконенавистничество, как пытались выставить все это таинственные и могущественные лидеры Организации, спины которых из нашей троицы суперубийц видел один Нулевой. Лишь в самом конце этой долго и кропотливо разрабатываемой операции мне стало ясно, что заказчик был извне. Размышляя и предполагая, я остановился на том, что этого самого заказчика явно не устраивало положение дел на мировом рынке ядерных технологий. Строить другие догадки не было желания: мой ум был занят попытками оправдать двух самых близких мне людей, которые предали меня…
Но мне вполне хватало идеологизированной трактовки, которую предоставили нам, исполнителям. Во-первых, такое «незнание» значительно увеличивало шансы на выживание. А во-вторых, из этой лжи или, как минимум, полуправды, мне удавалось слепить полноценную «личную правду». Этот продукт – результат родовых мук моего разума – я, что называется, холил и лелеял, ведь он идеально подходил моей природе, моему непрерывному желанию убивать кафиров. На иллюзорность этой «личной правды» я старался не обращать внимания, хотя с каждым днем это получалось все хуже.
Шея вновь решила повернуть мою голову. На этот раз в другую сторону. Это позволило сделать окончательный вывод, что моя воля не является актором в этом процессе. Повороты вправо хоть как-то объяснялись желанием посмотреть в окно.
Когда же голова повернулась влево, перед носом у меня оказалась стопа, похожая на розовый перезревший картофель, со странными отростками, напоминающими пальцы. Эта розовая шершавая стопа свисала с верхней полки, вырастая из голени особы, которую уже можно было назвать старухой.