Сакральное искусство Востока и Запада. Принципы и методы

Буркхардт Титус

Доисламские прототипы, сохраненные в ремесленных традициях, также ассоциировались с известными притчами из Корана и с определенными изречениями Пророка, в том же смысле, в каком дохристианские традиции, усвоенные христианством, были согласованы с аналогичными им евангельскими притчами.

Говоря о своем вознесении к небесам ( мирадж), Пророк описывает огромный купол из белого перламутра, опирающийся на четыре угловые колонны, на которых написаны четыре части коранической формулы «Во имя – Бога – милостливого – милосердного» и от которых истекают четыре реки блаженства: река воды, река молока, река меда и река вина. Эта притча символизирует духовную модель всякого купольного сооружения. Перламутр или белый жемчуг – это символ духа (ар-рух), купол из которого заключает в себе все мироздание. Мировой Дух, сотворенный прежде всех других созданий, – это также божественный трон, заключающий в себе все сущее (ал-арсх ал-мухит). Символ этого трона – невидимое пространство, выходящее за пределы звездного неба; с земной точки зрения, которая естественна для человека и допускает самую непосредственную символику, звезды движутся в концентрических сферах, более или менее отдаленных от Земли как центра и окруженных беспредельным пространством, которое, в свою очередь, «окружено» Мировым Духом, рассматриваемым как метафизическое «состояние» всего восприятия, или познания.

В то время как купол сакральных сооружений представляет Мировой Дух, поддерживающий его восьмиугольный барабан символизирует восемь ангелов, «поддерживающих трон», которые, в свою очередь, соответствуют восьми направлениям розы ветров. Кубическая часть здания в таком случае представляет космос, с четырьмя угловыми опорами (арканами) как его элементами – принципами и невидимого, и материального мира.

В целом здание символизирует равновесие, отражение Божественного Единства в космическом порядке. Тем не менее, поскольку Единство всегда уникально, правильная форма здания, на каком бы уровне она ни рассматривалась, может быть также перемещена в область божественного; в таком случае многоугольная часть здания будет соответствовать «граням» Божественных Качеств (ас-сифат), тогда как купол отражает недифференцированное Единство. [133]

133

Cм. книгу автора «Introduction aux doctrines йsotйriques de l’Islam», Derain, Lyon, 1955.

Обычно при мечети имеется двор с фонтаном, где правоверные могут произвести омовение перед совершением своих молитв. Зачастую фонтан прикрыт небольшим куполом, оформленным наподобие балдахина. Двор с фонтаном в середине, а также сад при мечети, орошаемый четырьмя ручьями, берущими начало из его центра, – все это сотворено как подобие Рая, ибо Коран повествует о садах блаженства, где струятся водные источники – один или два в каждом саду – и обитают небесные девы. Рай (джанна) по своей природе скрыт и таинственен; он соответствует внутреннему миру, сокровенной сущности. Этому миру должен уподобляться и исламский дом, с его внутренним двором, обнесенным стенами со всех четырех сторон, или с внутренним садом, украшенным источником или фонтаном. Дом – это святилище ( гарем) семьи, где женщина господствует, а мужчина – только гость. Квадратная форма дома соответствует исламскому закону брака, который позволяет мужчине жениться на четырех женщинах, при условии, что он будет в равной степени благоприятствовать каждой из них. Исламский дом полностью закрыт от внешнего мира – семейная жизнь удалена от жизни общественной, она обращена только вверх, к небу, которое отражается внизу – в водном источнике двора.

VI

Духовный стиль ислама отражается и в искусстве одежды, особенно в мужском костюме собственно исламских стран. Костюм имеет особое значение, ибо никакой художественный идеал, утвердившийся в живописи или скульптуре, не может заменить или сделать относительным присутствие человека в изначальном его достоинстве. В известном смысле искусство одежды коллективно и общераспространенно, и тем не менее, опосредованно оно является сакральным искусством, поскольку мужской костюм ислама – это как бы введенный в общее употребление костюм священника, точно так же, как было «распространено исламом» духовенство путем упразднения иерархии и превращения в священника каждого верующего. Любой мусульманин может совершить необходимые ритуалы своей традиции самостоятельно; всякий, при условии что его умственные способности не нарушены и его жизнь сообразуется с религией, может, по существу, председательствовать как имам на любом большом или малом собрании.

Пример моисеевых законов со всей ясностью обнаруживает, что костюм священника является ветвью сакрального искусства в самом прямом смысле. Его формальный язык обусловлен двойственной природой человеческого тела, которое является самым непосредственным символом Бога и в то же время, из-за своего эгоцентризма и субъективности, плотнейшим из покрывал, скрывающих Божественное Присутствие. Иератическая одежда семитских народов скрывает личностный и субъективно «страстный» аспект человеческого тела и, напротив, подчеркивает его «богоподобные» качества. Эти качества выявляются путем сочетания их «микрокосмических» признаков, более или менее завуалированных поливалентностью человеческой формы, с признаками макрокосмическими; таким образом, в символике одежды «личное» проявление Бога неразрывно связано с «безличным» его проявлением, и в сложной и искаженной форме человека отражена ясная и чистая красота звезд. Золотой диск, носимый на груди первосвященником из Ветхого завета, соответствует солнцу; драгоценные камни, украшающие его тело и размещенные соответственно оккультным центрам Шехины, подобны звездам; головной убор подобен «рогам» полумесяца; бахрома его одежд напоминает о росе или о дожде Благодати. [134] В христианских литургических ризах запечатлен тот же формальный язык, отнесенный к священнической миссии Христа, который является одновременно и священником, и жертвой. [135] Наряду с облачением священнослужителя, с его солярными характеристиками, существует монашеская одежда, которая служит исключительно для нейтрализации личностных и чувственных аспектов тела [136] , в то время как костюм мирянина, за исключением знаков отличия освященных королей и геральдических эмблем благородного сословия [137] , возникает только из простой необходимости или из тщеславия. Таким образом, христианство проводит различие между священником, участвующим, благодаря своей безличной функции, во славе Христа, и мирским человеком, вся одежда которого может быть не более чем отражением суетности; она не противоречит формальному стилю традиции лишь тогда, когда мирянин облачается в одеяние кающегося. В связи с этим следует заметить, что современный мужской костюм обнаруживает любопытную перестановку указанных качеств: его отрицание тела, наделенного природной гибкостью и красотой, способствует тому, что костюм становится выражением возникшего в новую эпоху индивидуализма, враждебного природе и связанного с инстинктивным неприятием всей иерархии. [138]

134

Аналогичные символы можно обнаружить в ритуальном костюме североамериканских индейцев: головной убор с рогами бизона и бахрома одежды как образ дождя и милосердия. Головной убор из перьев орла напоминает «Птицу-Громовержца», которая управляет миром с высоты, так же, как и излучающее свет солнце: оба являются символами Мирового Духа.

135

См.: Simeon of Thessalonica, «De divino Templo».

136

Обнаженность может иметь и сакральный характер, поскольку она напоминает об изначальном состоянии человека и потому устраняет разобщенность между человеком и вселенной. Индуистский аскет «облачен в пространство».

137

Геральдика, вероятно, имеет двоякое происхождение. Отчасти она ведет начало от символов кочевых племен – «тотемов», а в какой-то мере – от герметизма. Оба потока смешались на Ближнем Востоке в эпоху правления сельджуков.

138

Современный мужской костюм, происходящий частично от Французской революции и в некоторой степени от английского пуританства, представляет собой практически законченный синтез антидуховных и антиаристократических тенденций. Он утверждает формы человеческого тела, корректируя их так, чтобы привести в соответствие с концепцией, не только неуместной, но и враждебной природе и по сути божественной красоте человека.

Мужской костюм ислама – это синтез священнического и монашеского платья, и в то же время он утверждает мужское достоинство. Это тюрбан, который, по изречению Пророка, [139] является признаком духовного, а следовательно, жреческого сана, наряду с белым цветом одежды; плащ с широкими складками и хаик, окутывающий голову и плечи. Некоторые детали одежды, предназначенной для обитателей пустыни, обобщены и «стилизованы» в духовных целях. С другой стороны, монашеский характер исламского платья утверждается его простотой и более или менее строгим запретом золотых орнаментов и шелка. [140] Только женщины могут носить золото и шелк, но не публично; только внутри дома – который соответствует внутреннему миру души – они могут появляться в подобном наряде.

139

Тюрбан называют «короной (или венцом) ислама».

140

Это проблема не канонического запрета, но осуждения, более строгого по отношению к золоту, чем к шелку.

Всюду, где исламская цивилизация начинает приходить в упадок, тюрбан становится первым предметом, от которого стараются избавиться, а затем – и от ношения свободно ниспадающих, текучих одежд, которые облегчают движения человека во время ритуальной молитвы. Что касается кампании в защиту шляпы, проводимой в ряде арабских стран, то она непосредственно направлена на ликвидацию обрядов, ибо поля шляпы мешают лбу касаться земли в распростертом положении; кепка с козырьком, столь своеобразно наводящая на мысль о непосвященных, не менее враждебна традиции. Если применение машин вынуждает носить подобные одежды, то это лишь только доказывает, с точки зрения ислама, что доверие к машинам отвлекает человека от его экзистенциального центра, где он «предстает перед Богом».

Это описание исламского костюма было бы незаконченным без упоминания о «священном облачении» ( ихраме) пилигрима, надеваемом им при великом паломничестве (ал-хаджж) к сердцу сакральной территории, которая включает Мекку. Пилигрим носит только два куска ткани без шва, скрепленных вокруг плеч и бедер, и сандалии на ногах. Одетый таким образом, он остается незащищенным перед палящим зноем солнца, сознавая свою нищету перед Богом.

VII

Благороднейшим из изобразительных искусств в мире ислама является каллиграфия. Как письменное выражение Корана она относится par excellence к сакральному искусству. Она играет роль, более или менее аналогичную роли иконы в христианском искусстве, поскольку представляет видимую плоть Божественного Слова (рис. 34 и 35). [141]

141

Диспуты среди исламских теологических школ о сотворенной или несотворенной природе Корана имеют много общего с диспутами христианских теологов о двойственной природе Христа.

Рис. 34. Фрагмент Корана, выполненный на пергамене восточным куфи

Рис. 35. Список Корана, выполненный каллиграфическим насхи

В священных надписях арабские буквы плавно переплетаются с арабесками, особенно с растительными мотивами, и таким образом приводятся в тесную взаимосвязь с азиатским символизмом древа жизни; листья этого древа соответствуют словам Священной Книги. Арабская каллиграфия обладает исключительными декоративными возможностями; ее методы варьируются от монументального почерка куфи, с прямолинейными формами и вертикальными паузами, до почерка насхи с линией такой текучей и извилистой, насколько это только возможно. Своим богатством арабское письмо обязано тому, что оно обладает двумя в совершенстве развитыми «измерениями»: вертикальным, дающим буквам их иератическое благородство, и горизонтальным, объединяющим все буквы в непрерывном течении. Как и в символике плетения, вертикальные линии, аналогичные основе ткани, соответствуют неизменным сущностям вещей – благодаря вертикали утверждается постоянный, незыблемый характер каждой буквы, – тогда как горизонталь, аналогичная утку, выражает становление, или материю, которая связывает вещи между собой воедино. Смысл сказанного особенно очевиден в арабской каллиграфии, где вертикальные штрихи как бы выходят за свои пределы и регулируют волнообразное течение горизонтально объединенных линий.

Арабское письмо располагается справа налево; иначе говоря, оно возвращается из сферы деятельности к сердцу. Среди всех фонетических шрифтов семитического происхождения арабское письмо имеет наименьшее визуальное сходство с письмом еврейским; еврейское письмо статично, подобно камню скрижалей Закона, хотя в то же время полно скрытого огня Божественного Присутствия, в то время как арабское письмо проявляет единство благодаря дыханию ритма: чем явственней ритм, тем более очевидным становится единство.