Сакура и дуб (сборник)
Шрифт:
Английское общество разделено перегородками, как ствол бамбука. Каждый стремится карабкаться вверх, проникнуть в класс выше собственного, и усилия этого класса направлены на то, чтобы помешать ему подняться.
Английский верхний класс умело избегал окопной войны. Когда давление снизу становилось слишком сильным, он совершал тактический отход. Верхний класс уступал спорную территорию добровольно, без кровопролития и слез, но, конечно, захватив с нее при отходе все, что имело какую-либо ценность.
Кроме того, покидая поле боя, верхний класс уводил с собой заложников. Для некоторых людей сама идея существования привилегированного класса, к которому они не могут принадлежать, столь невыносима и унизительна, что они готовы любой ценой сокрушить этот класс, на какие бы уступки он ни шел. К таким непреклонным существам, жаждущим крови, точнее говоря – голубой крови, применяются особые успокоительные средства. Когда, вырвавшись вперед и оставив позади толпы атакующих, они вплотную приближались к заветной крепости, перед ними вдруг распахивались ворота; и когда они, дрожа от негодования, останавливались на крепостном дворе, они получали именно то, что требовали: голубую кровь, кровь верхнего класса, и по уши насыщались ею.
В конечном счете такой лидер, первым ворвавшийся в ворота, сам просил, чтобы их закрыли за ним, так как шум толпы мешал ему слышать, что говорят его новые друзья.
Корнем английского себялюбия, относящего все к человеческому «я», служит пуританство. По представлениям пуритан, все мы не являемся одинаковыми грешниками перед Богом… По своим непостижимым причинам он выделяет определенных людей. Стало быть, перед Богом мы не равны. Избранных он благословляет, например, выигрышем на бирже или иными благами. Но на земле и в обществе все должны иметь равные возможности, чтобы каждый мог доказать, относится ли он к числу избранных, и чтобы тем, кто избран Богом, не мешали земные предрассудки и ограничения. Такова основа английской «свободы»; ее жестокий индивидуализм несет выгоду лишь тем, кто считается Божьим избранником. И такова в то же самое время основа английского лицемерия. Теоретически каждый свободен, каждый имеет те же права, но в реальной действительности воспользоваться ими могут лишь избранные, лишь те, кого Бог наградил благами этого мира.
Оскар Шмитц (Германия). Страна без музыки. 1918
Однажды в Лондоне я натолкнулась на два небольших строения, каждое из которых имело по две двери. На одном строении было написано: «Джентльмены – один пенс; мужчины – бесплатно». На другом: «Леди – один пенс, женщины – бесплатно». Я рассматривала эти надписи так долго, что полицейский почтительно подошел ко мне и вполголоса осведомился: не забыла ли я дома кошелек и не дать ли мне взаймы пенс?
Но я уже не могла вынести столько потрясений подряд и заплакала – то ли из благодарности к полицейскому, который с первого взгляда признал во мне леди; то ли от умиления перед сдержанностью и терпеливостью лондонской толпы, которая до сих пор не сожгла дотла эти строения с их оскорбительными надписями; то ли от того, что Англия настолько демократична, что не побоялась публично объявить разницу между джентльменом и мужчиной, между леди и женщиной, оценив ее всего-навсего в один пенс.
Чай у королевы
Однажды мы с женой были приглашены на чай в Букингемский дворец. Подобные приемы королева обычно устраивает летом на лужайке дворцового парка, обнесенного высокой стеной. В нижнем правом углу пригласительной карточки было написано: «Утренняя визитка, или мундир, или пиджак». На языке дипломатического протокола «утренняя визитка» означает тот самый туалет, в котором джентльмену положено появляться на королевских скачках в Эскоте (и который эксцентричный профессор Хиггинс не удосужился надеть, когда впервые повез туда Элизу). Это серый цилиндр, такого же цвета визитка, зонтик в виде трости и гвоздика в петлице. Все это можно, конечно, брать напрокат в специально предназначенных для этого заведениях. Поразмыслив, однако, я решил, что, прожив всю жизнь без серого цилиндра, обойдусь без него и на сей раз, благо сама королева предлагает в качестве альтернатив «или мундир, или пиджак».
Уже сама очередь, выстроившаяся перед воротами Букингемского дворца, напоминала массовую сцену для очередной экранизации «Саги о Форсайтах». Три четверти приглашенных пришли, разумеется, в серых цилиндрах, а почти все остальные – в военных или ведомственных мундирах. Ни единый человек – к моему облегчению – не бросил косого взгляда на мой прозаический пиджак, так же как никто – к огорчению жены – не обратил внимания на ее кружевную шляпу. Переступив порог дворца, я, к своему удовлетворению, убедился, что все министры лейбористского правительства, демонстрируя собственный демократизм, явились к королеве в пиджаках.
На лужайке парка были разбиты шатры, где угощали чаем и печеньем. Елизавета II ходила от одной группы гостей к другой. Причем все присутствующие неукоснительно соблюдали правила дворцового приема: разговаривать с королевой полагается лишь тому из гостей, к кому она непосредственно обратилась. Я рассказываю об этом потому, что английская вежливость распространяет подобный принцип и на многие другие жизненные ситуации. Войдя в универмаг, контору или в пивную, англичанин терпеливо ждет, пока его заметят, пока к нему «обратятся непосредственно». Считается, что проситель не должен пытаться привлечь к себе внимание обслуживающего персонала каким-то восклицанием, жестом или иным способом. К тому же легко убедиться, что это бесполезно. Реально существующим лицом становишься после того, как к тебе обратились с вопросом: «Да, сэр. Чем могу помочь?»
Сколько бы людей ни толпилось у прилавка, продавец имеет дело лишь с одним покупателем. И если степенная домохозяйка набирает недельный запас продуктов для своей многочисленной семьи, не следует пытаться уловить минутную паузу, чтобы спросить, есть ли сегодня в продаже печенка. Не ради того, чтобы взять ее без очереди, а просто узнать, есть ли смысл стоять и ждать. На подобный вопрос ответа не последует. Зато когда наступит ваша очередь, можно неспешно выбирать себе печенку, попутно расспрашивать мясника о том, ощенилась ли его такса, обсуждать с ним очередную перемену погоды и другие местные новости. Причем никто из стоящих позади не проявит ни малейшего раздражения или нетерпения. Ведь каждый здесь дожидается очереди не только ради покупки, но и ради того, чтобы полностью завладеть вниманием продавца.
Когда после нескольких лет жизни в Лондоне попадаешь в Париж, поначалу с удивлением чувствуешь, что тебя нигде не замечают. Стоишь перед окошком на почте, или у вокзальной кассы, или у стойки бара и бесплодно ждешь, чтобы на тебя обратили внимание (пока не догадаешься, что французского официанта просто нужно окликнуть: «Два пива, месье!»).
Если толкнуть англичанина на улице, если наступить ему на ногу в автобусе или, раздеваясь в кино, задеть его полой плаща, то он – то есть пострадавший – тут же инстинктивно извинится перед вами. Порой говорят, что такая доведенная до автоматизма вежливость безлична, даже неискренна. И все-таки, пожалуй, она лучше, чем инстинктивная грубость.
На собственном опыте могу утверждать, что по уровню сервиса Лондон значительно уступает Нью-Йорку или Токио. Причины тому, впрочем, различны. Если в Соединенных Штатах индустрия обслуживания шагнула значительно дальше, чем в других развитых странах, то в Японии она еще больше, чем в Англии, сохраняет традиции минувших времен, когда мелкий розничный торговец был в состоянии знать и учитывать запросы каждого постоянного покупателя. В Лондоне нередко бывало так: приезжаешь в назначенное время за автомашиной, поставленной на ремонт, а она не готова к сроку. Являешься на следующий день и обнаруживаешь, что старые свечи в моторе так и не заменили. Или купишь в магазине книжные полки, но доставить их пообещают только через две недели, а там и вовсе забудут. Иной же раз раздражает, наоборот, догматическая склонность к очередям: нужно потратить полчаса, лишь чтобы узнать, что следовало обратиться в другое место. Зато постоянно убеждаешься, что англичанам почти неведомы такие черты современного быта, как грубая реплика, раздраженный вид или даже отчужденное безразличие со стороны продавца универмага, кондуктора автобуса или чиновника в конторе. Лондонец считает само собой разумеющимся, что люди, с которыми он вступит в контакт ради той или иной услуги, отнесутся к нему не только учтиво, но и приветливо. Торговец газетами на перекрестке, кассир в метро, клерк на почте умеют находить для каждого из сменяющихся перед ними незнакомых лиц дружелюбную улыбку.
Надо подчеркнуть, однако, что дух приветливости и доброжелательности, пронизывающий английский сервис, неотделим от взаимной вежливости тех, кто обслуживает, и тех, кого обслуживают. К клиентам положено относиться как к джентльменам и леди, имея в виду, что они действительно будут вести себя как таковые. Отсюда – полный отказ от повелительного наклонения в разговоре. «Могу ли я попросить вас…», «Не будете ли вы так любезны…» – вот общепринятые формы обращения покупателя к продавцу, посетителя кафе к официанту.