Сакура и дуб (сборник)
Шрифт:
На содержание королевского двора парламент ежегодно отпускает по так называемому «цивильному листу» около 2 миллионов фунтов стерлингов. Причем специальным парламентским актом оговорено, что размер этих ассигнований автоматически увеличивается по мере роста дороговизны, то есть застрахован от инфляции. Однако «цивильный лист» составляет лишь примерно треть всех расходов. Правительство сверх того оплачивает содержание и обслуживание персонала Букингемского, Сент-Джеймсского дворцов и Виндзорского замка. Военно-воздушные силы содержат за счет своего бюджета королевскую эскадрилью; военно-морской флот – так называемую королевскую яхту (в действительности – крупный океанский лайнер с экипажем 250 человек, который не без основания именуют плавучим дворцом).
Королеву
Да, с точки зрения подлинных правителей Британии, монархия действительно окупает себя, причем в гораздо более широком смысле. Пусть содержание ее обходится в несколько миллионов фунтов стерлингов, это, в конце концов, лишь сумма, которая расходуется в Англии на рекламу стиральных порошков. А ведь речь тут идет не об отбеливании рубашек, а о том, чтобы обелить, сделать более привлекательной саму систему власти, укрепить веру в незыблемость ее устоев.
Золоченая карета, этот средневековый экипаж с двигателем в шесть лошадиных сил, доныне несет немалую идеологическую нагрузку. Прежде всего монархия апеллирует к чувству истории, глубоко заложенному в англичанах. Она превозносит преемственность и незыблемость традиций, укрепляя тем самым корни политического консерватизма в национальном характере. Пусть в этом меняющемся мире будет хоть что-то стабильное, неизменное, связывающее хмурый сегодняшний день со славным прошлым, – вот к чему прежде всего взывают сверкающие кирасы конногвардейцев и блеск золоченой кареты.
Монархия – это анахронизм, венчающий британское общество. В этой самой политичной из западных стран, всегда бурлящей новыми идеями о путях и средствах, с помощью которых люди могут управлять собой, продолжает существовать тысячелетняя монархия, которую кто почитает, кто уважает, кто терпит, но мало кто подвергает нападкам.
Когда тот или иной политический институт в Британии перестает действовать, он не упраздняется. Его функции перерождаются в ритуалы, реальность заменяется мифом. Примером такого рода метаморфозы может служить монархия. Куда меньше людей, однако, осознало, что парламент – это вечный факел англофилов – последовал за монархией в блистательную импотенцию. Он сохранился как символ демократических прений, давно перестав обладать какой-либо реальной властью.
Мешок с шерстью
Около миллиона туристов проходят ежегодно под сводами Вестминстерского дворца. Они задирают головы и рассеянно слушают гидов, ошеломленные обилием статуй и портретов, фресок и гобеленов. Под ливнем имен и фактов новичок чувствует, что у него голова идет кругом, как у студента, который пытается перед экзаменом наспех перелистать многотомный учебник истории.
Туристы узнают, что хорошо знакомое им по открыткам готическое здание на Темзе с башней Большого Бена вовсе не являет собой памятник Средневековья в отличие от соседствующего с ним Вестминстерского аббатства. Удачно имитируя позднеготический стиль, архитектор Чарльз Бэрри возвел его не далее как в 1850 году на месте почти целиком сгоревшего одноименного дворца. И лишь знаменитый Вестминстер-холл (тронный зал, где при Генрихе VIII судили Томаса
Хотя нынешний Вестминстерский дворец выстроен специально для парламента, он по сей день считается королевским, то есть формально лишь предоставленным в распоряжение палаты лордов и палаты общин. Ежегодное появление монарха учитывается в его планировке анфиладой парадных лестниц и залов.
После пышной помпезности Королевской галереи – главного дворцового зала, где среди портретов монархов выделяются две огромные картины, изображающие смерть Нельсона в Трафальгарском бою и встречу Веллингтона с Блюхером во время битвы при Ватерлоо, убранство палаты лордов кажется более сдержанным и строгим. Ажурной резьбой своих дубовых панелей, тусклым золотом трона, цветными витражами в готических окнах она напоминает средневековую часовню.
Самая колоритная достопримечательность палаты лордов – «мешок с шерстью». Так называется обитый красной тканью пуф, сидя на котором лорд-канцлер ведет заседания. Еще шестьсот с лишним лет назад Эдуард III повелел положить мешок с шерстью на самом видном месте в палате лордов, дабы он всегда напоминал о значении этого товара для королевства. В XIV веке Англию постигло страшное бедствие: из-за Ла-Манша пришла чума. «Черная смерть» скосила население страны почти наполовину – выжило меньше 3 миллионов человек. Опустели целые деревни, и нехватка рабочих рук вынудила землевладельцев заняться разведением овец. Шерсть их стала главной статьей торговли, ознаменовала переход от натурального хозяйства к товарному производству. Как раз в ту же пору в Восточную Англию хлынул поток беженцев из Фландрии, спасавшихся от испанской тирании. Они-то и передали англичанам неведомое тем дотоле мастерство сукноделия.
Эдуард III оценил эти новые возможности. Он запретил ввозить в страну сукна и вывозить за море шерсть. Это послужило толчком для отечественного текстильного производства и, более того, зародышем перемен, в итоге которых Англия стала владычицей морей, промышленной мастерской мира. Она впервые по-настоящему обрела экономическую заинтересованность в связях с другими странами. Ей стали нужны заморские рынки. Ей потребовался торговый флот, чтобы вывозить туда свои товары, и военный флот для защиты этих водных путей. Словом, мешок с шерстью поставил Англию на путь превращения в морскую державу, на путь колониальных захватов. Удивительно ли, что целых шесть веков мешок этот почитался как символ благополучия страны!
Палата лордов сравнительно невелика: примерно 30 метров в длину, 15 – в ширину. Это, в сущности, малый тронный зал. «Мешок с шерстью» помещен в передней его части, как бы у подножия трона. А справа и слева от него вдоль зала тянутся красные кожаные диваны: по четыре ряда, поднимающихся ярусами с каждой стороны; по три шестиместных дивана в каждом из рядов. Право восседать на них имеют 1139 пэров королевства.
Не следует ломать голову, как они там размещаются. В голосованиях, которые бывают по вечерам, обычно участвует лишь десятая часть общего состава палаты. Для кворума же достаточно трех человек. Зато, взяв слово, пэр может говорить сколько заблагорассудится, и никто не вправе его остановить.
Есть старый английский анекдот о том, как одному титулованному лицу однажды приснился сон, будто он произносит речь в палате лордов. Проснувшись, оратор, к своему удивлению, обнаружил, что действительно произносит речь в палате лордов. Эта едкая шутка приходит на память, когда смотришь с галереи на пустующие красные диваны, бродишь по коридорам, курительным, читальням. Всюду царит тот же дух отрешенности от времени, дух умиротворенной старости, который присущ прославленным лондонским клубам на Пэлл-Мэлл и Сент-Джеймс. Палату лордов неспроста называют лучшим из клубов королевства. Где еще можно понежиться на склоне лет в столь изысканной компании? Причем если в клубах взимают членские взносы, то пэру, наоборот, выплачивают суточные за каждую явку в палату – даже если он просто зайдет на полчаса в бар.