Саквояжники (Охотники за удачей, Первопроходцы)
Шрифт:
Паван опустился на колени, размахивая молотком как одержимый.
– Я любил тебя, – кричал он сквозь слезы, катящиеся по щекам. – Я любил тебя, а ты предала меня. – Наконец он бессильно опустился на пол среди осколков.
Слезы прекратились так же внезапно, как и начались. Паван принялся что-то искать среди мраморных осколков и наконец нашел. Он поднялся на ноги и протянул агенту какую-то деталь.
– Теперь я знаю, где ошибся, мсье, а вы?
Леокади посмотрел на кусок камня. Он недоумевал, что это могло
– Хвала Господу! – воскликнул Паван. – Благодарю тебя, Боже, что в припадке глупости и разочарования я не уничтожил эту красоту.
Присутствующие придвинулись поближе, пытаясь разглядеть фрагмент, зажатый в руке скульптора. На вид это был не более чем осколок.
– Что это может быть, – начали перешептываться в публике.
– Глупцы! Неужели вы не узнаете врата, откуда все вы вышли? Не узнаете душу женской красоты? – вскричал Паван.
Он поднялся и злобно оглядел присутствующих. Потом посмотрел на камень, зажатый в руке, и взгляд его засветился нежностью.
– Теперь я вижу свою ошибку. Я буду высекать идеальную женщину вокруг этой маленькой сути! – Он с пафосом оглядел присутствующих.
Леокади вновь взглянул на фрагмент, который был не более чем обыкновенным куском мрамора. Внезапно он вспомнил о полненькой молоденькой египетской принцессе, которая пришла в галерею. Ему все-таки надо было объявить свое веское мнение.
– Тысяча франков, – сказал он.
Паван посмотрел на агента.
– Тысяча франков, – презрительно произнес он.
– Ну полторы, – тихо добавил Леокади.
Но Паван уже ввязался в вековечную борьбу между «художником и торгашом». Он повернулся к друзьям.
– Он предлагает мне всего полторы тысячи.
Скульптор снова посмотрел на агента.
– Двадцать пять сотен, и ни сантима меньше, плюс аванс для создания скульптурного портрета женщины, которая позировала для этой части статуи.
Леокади опустил глаза в пол.
– Как я могу согласиться еще и на аванс, если даже не знаю натуру.
Паван обернулся. Натурщицы вопросительно посматривали друг на друга, пытаясь угадать, с кого скульптор лепил таинственную деталь.
Вдруг Паван вскинул руку.
– Ты! – вскричал он. – Иди сюда.
Все обернулись и посмотрели в направлении его руки. Рина стояла на месте, словно примерзшая. Лицо ее начало наливаться краской. Несколько рук подтолкнули ее к скульптору.
Он схватил ее за руку и повернул к агенту. Тот бросил на Рину молниеносный взгляд и отвернулся.
– Согласен.
Из груди скульптора вырвался крик торжества. Он подхватил Рину на руки и расцеловал в обе щеки.
– Ты будешь жить вечно, моя любимая, – гордо воскликнул он. – Я воплощу твою красоту в камне, и ты обретешь бессмертие!
Рина начала смеяться. Это было какое-то сумасшествие, все они были сумасшедшими. Паван начал громко напевать,
Паван помог ей сойти вниз, набросил на нее кое-какую одежду и проводил к ванной. Одна из натурщиц принесла ей оставшиеся в комнате вещи, и через несколько минут Рина снова появилась перед гостями.
Пегги поджидала ее. Она стала подталкивать Рину к двери, и через несколько секунду дверь за ними захлопнулась.
Внезапно что-то встрепенулось в сознании Амру Сингха. Сквозь тонкую деревянную перегородку он услышал приглушенные голоса.
– Ты что, с ума сошла?
– Это не имеет значения, Пегги.
– А что, если сообщение об этом появится в газетах? Потом его перепечатают на первых полосах бостонских газет!
Рина радостно рассмеялась.
– Я даже представляю заголовки. «Девушка из Бостона признана лучшей кокоткой Парижа!»
– Можно подумать, что ты гордишься этим?
– А почему бы и нет? Это единственное, чего я добилась сама.
– И главное, все мужчины Парижа будут увиваться за тобой. Думаю, что этого ты и добиваешься.
– Возможно. Я начала взрослеть и перестала петь с твоего голоса.
Раздался глухой звук пощечины, и гневный голос Пегги произнес:
– Ты шлюха, дешевая шлюха, и к тебе надо относиться, как к шлюхе.
На мгновение наступила тишина, потом раздался голос Рины:
– Я предупреждала тебя, чтобы ты больше никогда не делала этого.
Снова раздался звук пощечины.
– Шлюха! Сука! Только такой язык ты и понимаешь. – И через мгновение: – Рина!
В этом крике был страх. Амру Сингх подумал, что он напоминает крик дрессировщика тигров, вошедшего однажды в клетку и обнаружившего, что его маленькая кошка превратилась во взрослого зверя.
– Что ты делаешь? Зачем ты сняла туфлю, брось ее!
Раздался сдавленный крик и шум падающего тела, покатившегося по длинной лестнице. И впервые за все время Амру Сингх покинул вечеринку до ухода последнего гостя.
Рина с побледневшим лицом стояла у перил и смотрела вниз.
В руках она все еще держала туфлю с высоким острым каблуком. Он взял туфлю у нее из рук и, наклонившись, надел ей на ногу.
– Я даже, не дотронулась до нее!
– Я знаю, – тихо ответил Амру Сингх.
Неожиданно она прижалась к нему. Он почувствовал, как бешено колотится сердце у нее в груди.
– Он оступилась и упала.
– Ничего никому не говори, – прошептал он приказным тоном. – Говорить буду я.
Дверь отворилась, и на площадку вышли двое гостей. Амру Сингх повернулся к ним, крепко прижимая голову Рины к своей груди.