Саламина
Шрифт:
— Тогда взгляните на образчик письма моей обезьяны, — сказал шкипер и протянул лист бумаги.
Король разгневался.
— Не делай из меня дурака. Незачем показывать мне образчик письма твоей обезьяны, — сказал он.
Но шкипер настаивал:
— Все же попробуйте взглянуть на него.
— Покажи! — согласился король.
Сравнив этот образчик с написанным покойным секретарем, король нашел, что почерки совершенно одинаковы. Он улыбнулся и сказал шкиперу:
— Продай мне эту обезьяну.
Так обезьяна стала королевским секретарем. Король осмотрел ее и убедился, что это необыкновенная обезьяна…»
При этих словах один из слушателей прервал рассказчика:
— А как можно узнать: настоящая обезьяна или нет? — спросил он.
— По волосам, — высказал кто-то предположение. — У настоящей обезьяны как полагается был бы мех, а не волосы.
— Нет, — сказал Йорн, — можно отличить по половым органам. У обезьяны они как у собаки. Ведь правда? — спросил он, обращаясь ко мне.
Я не знал. Последовало длительное серьезное обсуждение этого вопроса; он, несомненно, представлял большой интерес. Но так как из всех присутствовавших только я один видел настоящую обезьяну, а другие не видели даже поддельной, вопрос остался нерешенным.
— Во всяком случае, так было дело, — заявил Лукас и продолжал свой рассказ перед затаившим дыхание внимательным кружком слушателей.
«Король призвал свою дочь и сказал ей:
— Хочешь посмотреть обезьяну?..»
Йорн обвел нас взглядом, как будто бы вопрос решился в его пользу, но никто не обратил на это внимания.
«Королевская дочь, осмотрев обезьяну, сказала отцу:
— Это не обезьяна, это — королевич.
Тогда король спросил дочь, можно ли превратить обезьяну снова в человека.
— Это можно сделать, — ответила дочь, — но если мы это сделаем, то тот, кто превратил его в обезьяну, захочет драться с нами.
Но так как король настаивал на своем, дочь уступила и сказала:
— Уйдем отсюда.
Они пришли в сад и уселись лицом друг к другу. Из-за дерева появился петух. Когда петух дышал, из его клюва высовывался маленький меч. При каждом вздохе меч поблескивал и сверкал.
Вдруг дочь короля встала и вступила в бой с петухом. Сражаясь, они скрылись за деревом. Внезапно король и королевич услышали, как кто-то вздохнул: «ай, я», и обнаружили, что королевна уже снова сидит на своем стуле.
— Я победила его, но он скоро вернется, — сказала она.
Немного спустя вниз по склону поползла большая змея, самец. Каждый раз, как змея делала вздох, изо рта ее выходил огонь. Огонь этот поблескивал и сверкал. Вдруг королевна встала и вступила в бой со змеей.
Сражаясь, они скрылись, спустившись по склону, а немного спустя король и королевич услышали, как кто-то вздыхает: «ай, я», и обнаружили, что королевна снова уже на своем стуле.
— Я победила ее, — сказала она. — Но когда я уходила, змея дохнула на меня, и теперь у меня внутри огонь.
Едва она успела сказать это, как тут же превратилась в пепел.
Король собрал его в спичечную коробку. Пепла было так мало, что коробка оказалась незаполненной. Королевну похоронили в саду, там, где они сидели. Затем король вырвал глаза у королевича, один глаз у его кучера и один у его лошади. И в таком виде изгнал их в пустыню умирать с голоду».
— Вот какая история, — сказал Лукас.
Несколько секунд все сидели молча. Легкость и неподдельное красноречие, с которыми была рассказана эта история, повторяющийся ритм речи, вдохновенное выражение лица юноши — все это произвело глубокое впечатление. Какой, должно быть, силой обладали древние скальды!
XII
Киты и любовь
Так как у меня дела были помимо того, чтобы посиживать в холодной палатке в Ингии, ожидая, пока киты удавятся, запутавшись в сети, то на третий день я скатал свою постель, перекинул ее за спину и отправился с наступлением отлива в поселок. Меня сопровождали Йорн, который хотел забрать еще еды, Абрахам, собиравшийся навестить жену, Лукас, нуждавшийся в табаке, и Йоас, не желавший оставаться в одиночестве. Поскользнувшись не один раз на обледеневших валунах и пройдя несколько десятков футов в воде выше колена, чтобы обогнуть скалу, мы пришли в поселок. «В конце концов, — думалось мне, — я отправился в Ингию только из-за войны, а войны-то и не было. Теперь пусть справляются мои ребята, артель».
Абрахам нашел жену в добром здравии, довольную обществом молодого эскимоса, которому оставалось только перебраться в дом Абрахама, чтобы лучше заботиться о его жене; Лукас получил — от меня, конечно, — табак; Йорн — от меня — провизию; Йоас — еще запас провизии, а все они табак, кофе, керосин, еду — все решительно от меня, и вернулись назад во время следующего отлива. Если не считать частых случаев, когда один из них или все вместе опять приходили ко мне, чтобы пополнить запасы, я больше их не видел три недели — до конца сезона ловли белухи. Я выдержал все до конца, хотя терпение, гордость и мой бумажник почти истощились.
Наступил день, когда в море показался нагруженный умиак клана Зеебов, а позади наша старая, набравшая через течи воды, лоханка. Казалось, что она легко пляшет на волнах. Возвращение лодки домой было для меня приятным зрелищем. Я сбежал на берег, чтобы приветствовать прибывающих.
— Эй! — крикнул я. — С чем поздравить?
— Два кита, — крикнул мне в ответ Абрахам (у Зеебов их было двенадцать).
Неважно; киты большие.
— Тащите наверх мясо, — кричу я и бегу домой очистить место в кладовой: для китов же нужна уйма места.
И вскоре действительно появляется Абрахам. Он что-то несет в одной руке.
— Ак, — говорит Абрахам. «Ак» значит: я даю тебе это, возьми, это твое. И взяв «это», я вижу завернутую в кусок матака размером в один квадратный фут рубиново-красную драгоценность, кусок мяса.
«Особо лакомый кусок для меня», — подумал я.
— Молодец, Абрахам! Заходите. Выпейте кофе, шнапсу, вот сигары. Нет, берите все, всю горсть. — Он так и сделал. — Теперь несите сюда мясо.
— Вот, — говорит Абрахам, указывая на кусочек, блестевший на тарелке, — вот мясо.