Саламина

Кент Рокуэлл

— Нет, нет, Абрахам, мой милый, вы меня не так поняли. Я должен высказаться яснее. Я хочу сказать, все мясо китов. Вы поймали двух китов. Один принадлежит мне. Ну, выкладывайте его мясо.

Отпустив несколько растерянного Абрахама с этим поручением, я стал ждать.

Жизнь не драма. Если немного подумать о бесчисленных причинах, не имевших заметных последствий, о первых и вторых актах, оставшихся без продолжения, о неудавшихся намерениях, о несбывшихся надеждах, то начинаешь удивляться тому, как могло прийти в голову считать ее драмой. Я смотрю через окно своего гренландского дома на панораму моря, далекой земли и неба — на сцену, где разыгрываются события моей книги.

Здесь, хочется мне думать, в самой природе, в этом окружении заложена драма. Когда на море, как вчера, — штиль, море, как стекло, а небо мрачное, свинцовое, угрожающее, — я знаю, что все это предвещает. Я могу предсказать: завтра будет буря. Наступает следующий день — боже мой! — какой солнечный, мирный, тихий, спокойный, какой прекрасный. Случилось так, что в истории о моей китоловной артели нет последнего акта — нет кита. Киты, оба кита, их плоть и кровь от головы до хвоста, их кишки, их шкура, мозг их костей и голов — все это было в Лукасе, Йоасе, Йорне и Абрахаме.

Палатка? Мои вещи? Кое-что я получил обратно. Палатка была черного цвета, глубокого, насыщенного цвета черного бархата, свойственного чистой саже. Неисправимо. Примус был испорчен. От кастрюль воняло. Их можно было почистить, что и было сделано. Кажется, это все, что вернулось…

Тем временем в странной связи со всей историей ловли белухи, может быть на самом деле как подоплека того, что казалось мелкой враждой, — этого я никогда не узнаю, развертывалось действие романа. Анна? Да, конечно, она была в Ингии. Можно сказать, там сияло ее солнце, ее слава. Но это вздор; то, о чем я говорю, было реальным событием.

На следующий день после моего возвращения из Ингии несколько человек из семейства Зеебов, среди них была Анна, пришли в Игдлорсуит пополнить запасы. Анна, как сообщила Саламина, повредила себе руку. К моему удивлению, Саламина предложила привести Анну к нам в дом, чтобы я осмотрел повреждения и полечил.

Эти забота и доброта, даже привязанность к возвратившейся Анне, настолько расходились с обычным резким и беспощадным обращением Саламины с предполагаемой соперницей, что я преисполнился удивлением перед этой переменой и с удовольствием мечтал о грядущих безмятежных днях. Подумать только, эта ненавидящая друг друга пара сидела, смеясь и болтая за кофе, как милые подруги.

— Видишь, как Анна весела, когда ты с ней обращаешься по-хорошему, — сказал я потом Саламине, потому что она с удовольствием высмеивала Анну за унылую молчаливость, причиной которой в сущности была сама.

— Да, — ответила Саламина, но так рассеянно, что я, удивленный ее настроением, посмотрел вопросительно. Тогда Саламина мне все рассказала.

В этот день ей принесли письмо от Мартина.

— Вот оно, — открыв свою шкатулку, Саламина вынула его и подала мне.

Письмо было аккуратно написано карандашом и начиналось словами «Асассара Саламина» (дорогая Саламина), но тут же переходило на такой гренландский язык, что ни к чему было даже пытаться понять его без словаря. Саламина, конечно, и не хотела, чтобы я его понял, так как, когда, пользуясь словарем, я стал как будто немного разбираться, она забрала письмо обратно и немедленно сожгла его. Но кое-что я успел прочесть!

«Дорогая Саламина! Наконец-то, яблочко моего глаза (так нелепо выходило по словарю), я могу сказать тебе, что чувствую. Пришло время, когда ты должна приехать ко мне в Ингию…»

Она сожгла письмо.

— Так вот в чем дело, — сказала Саламина тоном человека, проникшего наконец в подлый замысел. — Вот почему они приглашали меня к себе пить кофе и посылали мне в подарок матак. Вот оно что, теперь я все понимаю. — И со слезами она подошла

решительными шагами к своему сундуку с одеждой, сокровищнице всего, что ей принадлежало, вынула оттуда флакончик духов и презрительным жестом швырнула его на стол. — Это он мне прислал!

Да, возможно, так оно и было: Зеебы пытались помешать нам, не пустить нас. Невеста была одобрена, свадьба намечена на семейном совете, путь — северный берег — свободен для похищения, а тут как назло наша поездка в Ингию! Как она могла расстроить все планы! Они угрожают нам — тщетно; они ждут, выжидают подходящего случая. И только я выехал, тут же за моей спиной они подожгли запал. Что же — Саламина его потушила. Она задула его, утопила в слезах.

Теперь Саламина плакала по-настоящему, не в силах сдержаться. Но почему?

— Я отошлю ему обратно, — воскликнула она и, схватив флакончик, выбежала вся в слезах.

— Стой, Саламина, подожди!

Мартин, надо сказать, был хороший солидный человек. Я сказал ей это. Саламина только сильнее заплакала и посмотрела на меня укоризненно.

— И если ты выйдешь за него замуж сейчас или потом, — продолжал я, — то получишь этот дом со всем, что имеется в нем.

— Нет!

Что касается духов, которые, как я узнал из слов Саламины, Мартин купил и прислал ей, то, объяснял я, она не может теперь отослать их назад. Как это будет глупо! Каким дураком будет себя чувствовать Мартин с духами и без женщины. Наконец я убедил Саламину послать ему за духи сотню сигарет.

— На, пошли ему вот эти.

Саламина так и сделала. И так как вопрос с предложением, как она мне сообщила, был уже решен в длинном, ранее написанном ею письме и письмо это было отправлено, то она подчеркнула характер заключительной операции запиской. Саламина вбила гвозди в крышку гроба любви.

Как я узнал, поведение Зеебов в Ингии по отношению к моей артели было не вполне дружественным. В смысле общения все было в порядке: мой кофе способствовал этому. Но Кентов-китоловов бессовестно обманули. Мартин в отместку за то, что мы поставили свою сеть в одной миле от его, переставил свою так, чтобы она прикрывала нашу: в каких-нибудь пятидесяти ярдах от нас он ловил наших белух. Единственный возможный для моих ребят ход, который бы позволил нам победить в этой борьбе, они не сделали. Для этого нужно было поработать.

Мартин выиграл кампанию; это было его право. Но любовь его не прошла. Из-за этой любви я со временем хорошо с ним познакомился. И в итоге, благодаря великодушию Мартина, мы с ним тесно сдружились.

XIII

Анна уходит со сцены

Очень редко в эти дни мне удавалось взглянуть на Анну даже издали, так как взгляд Саламины не менее остро, чем мой, ловил соперницу. Приветливость Саламины пылала ярким светом: как бы хитро я ни маневрировал, чтобы устроить свидание, оно неизменно оказывалось встречей троих.

Жители Игдлорсуита имели обыкновение каждый вечер прогуливаться по берегу, даже в конце лета, когда вечерами бывало очень темно; здесь был их бульвар, их место для гулянья. И я и Саламина также нередко выходили на прогулку. Частенько мне бывало не так уж приятно маршировать взад-вперед в одиночестве с Саламиной за спиной. Без сопровождающей я веселился бы в беззаботно резвящейся толпе молодежи. И все же я привык к этому. Тропинка была узка, мы шли гуськом.

Однажды вечером, когда светили только звезды, я, как описано выше, маршировал по берегу. Меня обогнала гулявшая в одиночестве Анна. Она прошла мимо. Мы не повернули головы и не заговорили — побоялись. Я продолжал шагать вперед.