Салат из креветок с убийством
Шрифт:
— На твое новое оборудование я и рассчитывал, — улыбнулся Беркович. — Хорошо, что наука и техника идут вперед, верно? Еще год назад…
— Еще год назад, — подхватил Хан, — это было безнадежным делом. Чашки помыли, следы исчезли.
— Итак, это…
— Тебе химическую формулу? Или достаточно описания действия?
— Достаточно описания. Я не химик, я следователь.
— Препарат, парализующий сердечную мышцу. Из довольно распространенных. Действует в течение шести-двадцати часов в зависимости от эмоционального состояния клиента. Если
— Достаточно, — кивнул Беркович.
— Неужели гадалка отравила свою клиентку? — удивился Хан. — Я понимаю, что так и было, но где логика? Зачем ей это было нужно?
— Ей это не было нужно, — хмыкнул Беркович. — Но, видишь ли, Хана приходила на сеанс не одна, а с тем самым любовником. Это в деле записано, но почему-то никто не обратил внимания.
— Ты хочешь сказать…
— Конечно! Пока женщины пудрили друг другу мозги, этот тип бросил яд в кофейник — он-то сидел на кухне, а женщины вели беседу в маленькой комнате. Потом вошла Тереза, налила кофе из кофейника и вернулась к клиентке.
— А этот тип допил оставшийся кофе?
— За кого ты его принимаешь? Он вылил отравленный напиток и, пока в соседней комнате шел разговор, приготовил другой, это не заняло много времени.
— То есть, Хану отравил любовник, а не муж?
— Естественно. Женщина ему до смерти надоела, а тут еще у нее фобия появилась — желание рассказать мужу обо всем. И эти ее эзотерические наклонности…
— Нормальный еврейский любовник, — сказал Хан, — берет в таких случаях пистолет. Помнишь историю с охранником из университета?
— Так это нормальный любовник. А здесь действовал умный — чувствуешь разницу? И он бы вышел сухим из воды, если бы не твоя новая аппаратура.
— И если бы не твоя идея проверить чашки, — сказал эксперт.
— Наверно, он увидел грабителя, попытался ему помешать, и потому его убили, — сказал комиссар Бергман, когда на утренней летучке в управлении старший инспектор Беркович коротко (подробности ночного происшествия всем уже были известны) изложил “дело об убийстве Коллекционера”.
Коллекционером — именно так, с большой буквы — называли Шая Малаховского, которому убийца не позволил дожить два дня до юбилея: к семидесятилетию был уже заказан банкетный зал в Петах-Тикве и приглашены гости в количестве двухсот пятидесяти человек — не так уж много, если учесть, сколько у Малаховского было родственников, сослуживцев, друзей детства и юности, а также просто знакомых и коллекционеров, с которыми у юбиляра были весьма натянутые отношения, но не настолько все же, чтобы не позвать коллег по хобби на славное, но так и не случившееся празднование.
— Похоже на то, — медленно произнес Беркович, пытаясь самому себе ответить на вопрос: почему версия о банальном ограблении кажется такой ясной, но все же не убедительной? — Похоже, но… Да, Малаховского нашли лежавшим на ковре, да, следы борьбы, да, удар тупым предметом по затылку… Все так, но… — тут мысль, наконец, кристаллизовалась в сознании, и старший инспектор воскликнул: — Но обычным грабителем этот человек быть не мог! Обычный грабитель взял бы всю тетрадь, а не стал бы вырывать из нее один-единственный лист!
— Только что, — назидательно произнес комиссар, подняв на Берковича укоряющий взгляд, — вы сами, Борис, утверждали, что грабитель влез в кабинет Малаховского через открытое окно, предварительно справившись с сигнализацией. Вы сами утверждали, что грабитель забрал статуэтку Будды, которая стоит не меньше двухсот тысяч шекелей. Статуэтка стояла на виду, взять что-то другое грабитель не успел, потому что появился хозяин. А лист из тетради мог вырвать и сам Малаховский. Это ваши слова, верно?
— Мои, — удрученно сказал Беркович. — Но сейчас я подумал, что все могло быть наоборот. Именно вырванный лист был целью грабежа, а статуэтку убийца прихватил, чтобы создать видимость…
— Вы все любите переворачивать с ног на голову, — недовольно сказал Бергман. — Не надо усложнять, старший инспектор! Вы же прекрасно знаете: убийства обычно просты, как апельсин, и чем меньше копаешься в деталях, тем быстрее находишь преступника. Все, господа, закончили! Давайте работать.
— Спорная сентенция, верно? — сказал Берковичу старший инспектор Хутиэли, когда они выходили из кабинета начальника. — Я имею в виду: об апельсине.
Беркович пожал плечами: в управлении все знали, как любит комиссар произносить фразы, смысл которых либо скрыт за семью замками, либо настолько очевиден, что их и произносить не следовало.
— Между нами, — продолжал Хутиэли, — почему ты решил, что грабителю нужен был тот листок? Что в нем такого уж ценного?
— В том-то и дело, что для обычного грабителя — абсолютно ничего! — сказал Беркович. — Тетрадь, в которую Малаховский записывал старинные кулинарные рецепты, лежала на письменном столе. Все, кто приходил к Малаховскому, об этой тетради знали. Но гости были не кулинары, а по большей части — коллекционеры антиквариата. У Малаховского же было два хобби в жизни: антикварные изделия и кулинарные рецепты. Как-то он приобрел в Сотби кулинарную книгу восемнадцатого века за шестнадцать тысяч фунтов.
— Рецепты там наверняка некошерные, — усмехнулся Хутиэли.
— Естественно. Между тем, сам Малаховский соблюдал кашрут. Поэтому он никогда не готовил те блюда, рецепты которых коллекционировал. Но в каждом рецепте — это мне сказала его дочь Олив — было что-то особенное, что-то, чего не было в других рецептах. Если салат оливье, то непременно с какой-то уникальной добавкой, придававшей салату неповторимый вкус. Если куриный суп, то непрепенно из какой-то особенной курицы… Понимаешь?
— Ну и что? — пожал плечами Хутиэли. — Почему ты все-таки решил, что убийце нужен был листок из тетради, а не статуэтка?