Салат из креветок с убийством
Шрифт:
— Я же говорю! Значит, Хану, как я понимаю, отравили?
Хутиэли встал со стула и наклонился к Берковичу через стол.
— Послушай, Борис, — сказал он, — не нужно смеяться над коллегой. Если ты уже слышал от кого-нибудь…
— Пожалуйста! — Беркович умоляюще поднял руки над головой. — Вы знаете, как я к вам отношусь. Я никогда не позволил бы себе шутить над вами.
— Но ты знал, что Хана отравлена!
— Ничего я не знал, я только догадался.
— Да? Каким образом?
— Элементарно, Ватсон, — пробормотал Беркович. — Муж предполагал, что жена изменяет,
— Почему? Десятки мужей убивают жен…
— И тут же признаются, знаю! Но это дело не такое, верно? Если бы Йоси убил жену, то сидел бы за решеткой, в Управлении никто об этом деле уже бы и не вспоминал, мало ли таких? А если со вчерашнего дня разговоры не утихают, значит…
— Ты прав, как всегда, — сказал Хутиэли, усаживаясь на стул, но продолжая смотреть на коллегу с плохо скрываемым подозрением. — Если ты такой догадливый, то скажи, ради Бога, чем была отравлена Хана!
— Это тоже понятно, — пожал плечами Беркович. — Только что женщина была здорова и говорила с мужем. Потом крики, то есть стресс, женщина падает замертво. Так?
— Так, — кивнул Хутиэли.
— Значит, — задумчиво произнес Беркович, — если речь идет о яде, то он должен быть из тех, что приводят к внезапному спазму сердечной мышцы. Именно такие симптомы — остановка сердца на фоне стрессовой ситуации. Если бы не скандал с мужем, женщина все равно умерла бы, но произошло бы это позже, а насколько позже — зависит от концентрации яда и конкретного состава. Если поговорить с Роном…
— Говорил, — кивнул Хутиэли. — Яд именно такой. Действует в течение суток — может через два часа, может через двадцать, все зависит, как ты верно заметил, от эмоционального состояния жертвы. Это не морфий и не цианид. Поражается сердечная мышца, и тут, если человек волнуется…
— Понятно, — прервал Беркович. — Что и где Хана ела и пила на протяжении последних суток?
— Естественно, я проследил. Утром, незадолго перед смертью, она выпила стакан томатного сока и съела питу с сыром. В желудке Рон именно это и обнаружил. Прошлым вечером она не ужинала, потому что после шести никогда не ела. А на обед съела суп из вермишели и курицу с чипсами. Что она ела перед этим на завтрак — неважно, прошло больше суток, так что яд не мог…
— Понятно, — сказал Беркович. — Обедала и ужинала дома?
— Более того — вдвоем с нелюбимым мужем.
— Который мог подсыпать ей в еду все что угодно, верно? Ведь он уже догадывался об измене жены?
— Догадывался и мог. Но в квартире Бирманов обыск ничего не дал — яда не нашли.
— Если Йоси скормил его жене на обед, то наверняка выбросил остатки, верно?
— Естественно. Если Йоси подсыпал яд утром, то тоже имел время избавиться от остатков. Он — это подтверждают соседи — выходил в магазин купить газеты. Йоси это каждый день делает перед уходом на работу. В общем, никаких улик, хотя ясно, что Йоси — убийца.
— Вы его не арестовали?
— А что я ему могу предъявить?
— Но, кроме него, никто не имел доступа к пище, которую ела Хана!
— Наоборот — кто угодно, кроме него, имел доступ к этой пище!
— Не понял, — нахмурился Беркович. — Вы сами сказали, что они вдвоем обедали и завтракали, никого больше в квартире не было, а яд…
— На обед Хана ела то, что заказала по телефону в кафе, она часто так делала, Йоси до еды не дотрагивался.
— По его словам!
— Естественно. И никаких доказательств, что он лжет. Утром Хана тоже сама приготовила себе завтрак, Йоси на кухню, по его словам, вообще не входил. Явился, когда жена уже позавтракала и помыла посуду.
— По его словам, — повторил Беркович.
— Да, по его словам! А что у нас в противовес его словам? Ничего! Может, он лжет — даже наверняка лжет, — а может, говорит правду.
— Отравили, скорее всего, напитки, — сказал Беркович. — Вряд ли была отравленной курица, верно?
— Вечером Хана пила соки и утром тоже. Она терпеть не могла чай и все такое.
— Значит, в бутылках с соками…
— Черта с два! — взорвался Хутиэли. — Проблема в том, что Хана пила соки только из маленьких бутылочек, выпивала до конца и бутылки выбрасывала.
— Значит, в мусорном ведре…
— Утром, выйдя за газетой, Йоси выбросил мусор, вот и все.
— Черт! — воскликнул Беркович.
— Я говорю то же самое. Мы бы и бак на улице перелопатили, но мусор успели увезти на свалку, так что никаких концов.
— Ну и дельце, — пробормотал Беркович.
— Абсолютно ясное, — добавил Хутиэли. — И в то же время — никаких улик. Единственное, что можно сделать — я уже отдал распоряжение, — проверить в поликлинике и аптеках, покупал ли Йоси Бирман сердечные препараты, и кто ему их выписывал.
— Да… — протянул Беркович. — Ну что же, желаю успеха.
— И все? — развел руками Хутиэли. — Это единственное, что ты можешь посоветовать?
— А что тут еще… Правда, я вот думаю: почему гадалка предрекла Хане несчастье? Может, она что-то знала?
— Эти шарлатаны всегда что-то слышат краем уха, — сказал Хутиэли, — а потом используют в своих предсказаниях. К тому же, Хана сама ей все открыла, так что нужно было быть дурой, чтобы не предсказать крупного скандала!
— Хана впервые была у этой… как ее… Терезы? — неожиданно спросил Беркович.
— Не знаю, — раздраженно ответил Хутиэли. — Какая разница? К гадалкам она ходила и раньше — соседи сказали. Эти шарлатаны кого угодно доведут до беды!
— Ну… — протянул Беркович. — Я немного знаком с подобной публикой. Они, конечно, любят нагнетать, но никогда не доводят до крайней точки — нельзя клиента пугать до потери пульса, он ведь больше не придет, и деньги уплывут. Так что предсказание этой Терезы… Кстати, комиссар, откуда вы о нем узнали, вы ведь с гадалкой не разговаривали?
— От мужа, — хмуро сказал Хутиэли. — Утром, во время признания, Хана сказала ему буквально следующее: “Тереза знает, что ты меня за это убьешь, но я должна признаться, сил больше нет. А если ты меня убьешь, то Тереза будет свидетельницей”.