Салат из креветок с убийством
Шрифт:
— О, — пожал плечами Беркович. — Наш эксперт Рон Хан смог бы рассказать по этому поводу много интересного. Отравителей-кулинаров в полицейских расследованиях было столько…
Он оборвал себя, подумав о том, что обаяние этой женщины заставило его сказать больше того, что было нужно и возможно в обществе людей, один из которых, скорее всего, и был тем самым кулинаром-отравителем.
— Я хотел бы посмотреть посуду, в которой подавали кофе. Не возражаете?
Не дожидаясь ответа, Беркович пошел на кухню. Фаянсовые чашечки стояли в сушилке, толку от них теперь не было никакого.
— А где вы храните мышьяк? — поинтересовался
— Вот, — Шошана открыла шкафчик рядом с плитой и показала стоявшую в самом низу пластиковую баночку, надпись на которой “мышьяк, обращаться осторожно!“ не оставляла сомнений в том, что каждый мог знать, где хранится отрава.
Вернулись в салон.
— Вы люди умные, — продолжил разговор Беркович, — и понимаете, что есть два варианта. Либо Маргалит сама положила себе в чашку яд, либо это сделал кто-то из вас. Ведь, кроме вас, в квартире никого вчера вечером не было?
— Нет, — подтвердила Шошана. — И я вас уверяю, старший инспектор, моя дочь не собиралась и не могла покончить с собой! Это глупо! Она была счастлива! Они с Алексом всего год женаты…
Тут Шошана бросила взгляд на безутешного Алекса, и ее губы тоже задрожали, она закрыла лицо руками и разрыдалась, дав, наконец, волю собственным эмоциям.
Пока Шошана приходила в себя, Беркович задал несколько вопросов сестрам Алекса и убедился в том, что умом они не блистали, но в наблюдательности им отказать все-таки было нельзя. Сильвия и Далия жили с братом всю жизнь. Обе никогда не работали, потому что у брата были деньги, чтобы содержать сестер, которых он безумно любил. А деньги Алекс зарабатывал на биржевых операциях, и зарабатывал много.
В Израиль родители Алекса переехали из Йемена в середине пятидесятых годов, дети родились уже на исторической родине. Было трудно, семья сначала бедствовала, отец работал в парниках, мать — на швейной фабрике, поднимались постепенно, но поднялись, в конце-то концов, даже оказались деньги на то, чтобы оплатить любимому сыну обучение в Тель-Авивском университете. Может, тяжелая работа, а может, плохая наследственность подорвали здоровье Моше и Сары, сначала умер отец, не дожив до пятидесяти, а мать отправилась за мужем год спустя — видимо, не выдержав одиночества, хотя при ней были дети: ее любимый сын Алекс и замечательные девочки, которым тогда не исполнилось и десяти лет.
Все эти подробности жизни семейства Кадмон Беркович выпытывал постепенно, не давил, задавал простые наводящие вопросы, на которые отвечала Сильвия, Далия время от времени вставляла слово, вспоминая какую-нибудь запомнившуюся ей по жизни деталь, Алекс же молчал, смотрел на сестер, на полицейского, который зачем-то пришел к ним в дом в столь неурочное время, и все-таки, видимо, еще не очень понимал, как сурово обошлась с ним жизнь, отняв любимую жену.
После смерти родителей Алекс и сестры жили втроем, брат долго не женился — можно было подумать, что сестры заменяли ему других женщин. Год назад он познакомился с Маргалит и полюбил ее. Последовал бурный роман и женитьба, после которой Маргалит переехала к мужу, взяв с собой мать, с которой не могла расстаться, как Алекс не мог расстаться с сестрами.
Беркович не стал углубляться в выяснение, какие дискуссии предшествовали принятию решения поселиться всем вместе. Наверняка без споров не обошлось. Как бы то ни было, четверо женщин и мужчина поселились под одной крышей, и атмосфера постепенно пропитывалась ненавистью.
То, что сестры Алекса возненавидели Маргалит, было понятно и без их признаний — они не способны были сдерживать свои чувства, Сильвия отвечала на вопросы старшего инспектора со всей откровенностью, даже не думая о том, что переходит из разряда свидетелей в разряд подозреваемых, и Далия, вставляя время от времени слово, тоже не скрывала того, что бедная, несчастная Маргалит при жизни не была ни бедной, ни несчастной, а напротив — властной, нетерпимой… И вообще.
— Вы всегда пьете кофе по-турецки? — спросил Беркович, которому в конце концов надоело выслушивать ясные намеки на то, какой плохой женщиной была погибшая, и неприятно было смотреть, как вяло реагировал (если быть точным — то не реагировал вообще) Алекс на неприкрытые обвинения сестер в адрес его жены. Можно было подумать, что не Маргалит, а Далия с Сильвией оказались жертвами преступника…
Обычно они пили растворимый кофе, но вчера Маргалит захотела сделать по-турецки, и Сильвия с Далией, конечно, не согласились, поскольку никогда не соглашались с тем, что предлагала Маргалит. Шошана тоже по-турецки не любила, так что Маргалит приготовила две чашки — себе и мужу. Алексу было решительно все равно, что пить, лишь бы получить напиток из рук любимой жены.
Мышьяк в растворимом кофе был бы ощутим на вкус, преступник вряд ли решился бы на убийство, если бы в тот вечер подавали, как обычно, классическую “Арому“. А крепкий и горький кофе по-турецки представлял прекрасную возможность для совершения преступления. Скорее всего, убийца действовал по наитию — появилась возможность, и он ее не упустил. То есть, не он, конечно, а она — ибо ясно было, что убийцей стала одна из сестер или обе вместе, ведь только они ненавидели погибшую. Шошана тоже испытывала ненависть, но не к дочери, понятно, и не к зятю, а к его сестрам, которых считала — и не без основания — никчемными существами.
Как развивались вчерашние события? Беркович понимал, что если убила кто-то из сестер, то верить их показаниям нельзя, но Шошана подтверждала то, что сказали Сильвия с Далией, а Алекс, немного придя в себя, рассказал то же, что женщины.
Итак, Шошана налила три больших чашки растворимого кофе и поставила посреди журнального столика. Кофе по-турецки для себя и мужа приготовила Маргалит и поставила свою чашку на край журнального столика рядом со своим креслом, а чашку мужа — на низкую тумбочку рядом с угловым диваном. В это время зазвонил телефон в спальне, и Маргалит вышла из салона. Вышла и Шошана, чтобы нарезать и положить в вазочку лимон. Вышел Алекс, чтобы найти какую-то бумагу. Сильвия с Далией тоже на минуту вышли — одной нужно было в туалет, другая проверила, закончила ли стирать стоявшая на техническом балконе стиральная машина.
Минуту-другую в салоне не было никого, и убийца при достаточной сноровке мог бросить в чашку Маргалит щепоть белого порошка. Правда, на кухне была Шошана, а ее трудно было заподозрить в желании убить собственную дочь, но и она, положив лимон, не сразу понесла вазочку в салон, а отправилась в ванную, чтобы помыть руки. В это время Сильвия или Далия, или обе вместе, могли взять из шкафчика баночку с мышьяком…
Все так и могло быть, но чашки оказались тщательно помыты, мышьяк стоял на обычном месте, отпечатков пальцев не нашли никаких, преступник не собирался сознаваться…