Салажонок
Шрифт:
– Проносит, - снова пожаловался лотовый, и сразу весь корпус канлодки задрожал. Короткие толчки сменились шипением и мягкой качкой, потом тишиной. Даже машина стала.
– Мы сидим, - сказал Лайцен.
– Невозможно, - не поверил командир, - если лот проносит... Наша осадка семь футов.,. Что же делать?
– И сбежал с мостика.
Он был совершенно растерян, он должен был сам увидеть, что делается на баке.
– Хорош!
– сказал все время молчавший комиссар Баклан.
– Непривычный человек, - пожал плечами Лайцен.
– Военного дела не понимает.
На баке вспыхнул электрический фонарь. Быстрым пятном он скользнул по воде и остановился. На серой волне колыхался плававший лот.
– Этого не может быть!
– удивился Лайцен.
– Он не должен плавать. Он свинцовый.
– Сволочь!
– вдруг вскрикнул командир, и вся палуба как по команде зашевелилась. Темные люди стали появляться из-под брезентов и орудийных чехлов.
– Поганая сволочь!
– продолжал командир.
– Это же не лот, а деревянная колотушка! Бросательный конец, а не лот!
– Непонятно, - пробормотал Лайцен.
– На лине слабина, а ему кажется, что проносит. Почему?
Внизу кто-то спросонья выругался. Другой захохотал, но сразу замолк.
– Прожектор!
Слева из моря вытянулся тусклый луч. Прошел над головами, замигал и исчез. Потом снова возник где-то наверху, вздрогнул и упал в воду.
Своих судов в море не было, свои суда прожекторов не имели - значит, неприятель. Значит, гибель, потому что корабль сидит на мели.
– Боевая тревога!
– закричал командир.
– Все наверх! Все по местам!
– Ишь напорол!
– ужаснулся комиссар.
– Такой команды нет, - согласился Лайцен.
– Теперь будет непорядок.
Внизу топотали ноги и щелкали неизвестно зачем появившиеся винтовки. Носовое орудие установилось на прожектор, а среднее - почти на мостик.
Это уже не был непорядок, это была паника. Лайцен перегнулся через поручень:
– На баке, потушить фонарь!
Фонарь потух, и сразу же на палубе стало тише.
– Товарищи...
– заговорил Лайцен. Голос его звучал размеренно и спокойно. Он без напряжения перекрывал всю канлодку до самого полубака.
– Этот прожектор не представляет опасности. Он просто прожектор Красной Армии на мысе Сазальник. А у нас не военный корабль, а плавучее заведение.
– И так же ровно добавил:- Товарищ командир, дайте отбой тревоги... Наводчикам поставить орудия по положению.
Командир вернулся на мостик тихим и сконфуженным, команда разошлась. Ей тоже было неловко.
– Давайте сниматься, - предложил Лайцен, и командир покорно стал к телеграфу. Попробовали дать задний ход, но отказались: винты задевали о грунт. Попробовали шестом обмерять глубины, и вышло: шесть футов кругом, а под носом - пять.
– Товарищи, что же делать? Подождем?
– спросил командир. Всем своим видом и всем своим голосом он извинялся. Распоряжаться без ведома товарищей Лай-цена и комиссара он больше не собирался и в этом хотел их уверить.
– Ладно, подождем, - подтвердил Лайцен.
– Утром нас увидит буксир, который стоит у дежурной плавучей батареи. Утром будем сниматься.
– Есть, - ответил командир.
– Разрешите...
– Силуэт с левого борта, - вмешался Васька. Сердце его яростно колотилось, но он старался говорить, как Лайцен.
Слева в темноте, качаясь, скользило низкое черное тело. Сразу отсверкали пять длинных вспышек и три коротких.
– Ноль, слово, - прочел Васька.
– Наш опознавательный. Свои.
– Ответь, - распорядился Лайцен.
Васька поставил аккумуляторный фонарь на поручень и ответил. Отвечал он больше для порядка. Из темноты уже доносился измененный мегафоном голос:
– На "Интере"!
– Есть на "Интере"!
– откликнулся Лайцен.
Силуэт подошел почти вплотную и оказался истребителем. Только тогда командир понял, что не успел испугаться. Понял и шумно вздохнул.
– Почему вы под берегом?
– спросил истребитель.
– Сидим, - объяснил Лайцен.
– Кто говорит?
– Истребитель "Смелый". Командир Ситников.,, Флот в полном составе выходит за косу...
– Передайте комфлоту: своими силами сняться не можем.
Истребитель вдруг дал ход.
– Есть!.. Вас все равно оставляли у косы. Флот выходил в открытое море, флот шел на врага, и истребители были впереди. Васька не вытерпел:
– Ситников! Возьми!
Но Ситников не ответил. Его больше не было. Ни его, ни "Смелого". Была сплошная чернота.
– Эх!
– сказал Васька.
Глава четвертая
Носовой кубрик "Смелого" до отказа был набит мешками с нехитрой провизией, ящиками пулеметных лент, кисло пахнущим мокрым дождевым платьем и уставшими за поход, насквозь промокшими людьми. Тяжелый табачный дым тучей качался под подволоком, узкими струями тянулся к открытым иллюминаторам. Комиссар Дымов говорил:
– Таганрогский залив, значит, наш. Перегорожен от Белосарайки и до самой Долгой минным заграждением и батареями. Охраняется всей нашей морской силой, Верно?
– Верно, - согласился Васька, только что вернувшийся с "III Интернационала". От сложных запахов кубрика ему хотелось чихать, но он сдерживался, - комиссар говорил об интересном.
– Значит, мы можем по нем производить какие хочешь перевозки. К примеру, хлеб из Ейска сюда возить, - и, разъяснив все преимущества владения морем, Дымов закончил: - Флотилии тоже лафа: ни тебе нечаянного нападения с моря, ни тебе прорыва в наш тыл. Сиди, значит, смирно и достраивай корабли. Так, что ли?
– Так, - подтвердил старшина, моторист Суноплев, но Дымов, искоса на него взглянув, усмехнулся:
– Врешь. Не так. Сидеть нам не приходится. Не такая война. На скорость надо брать. Достраиваться в ходу будем, даже в бою. Оборону кончили - теперь пойдем наступать.