Сальмонельщики с планеты Порно

Цуцуи Ясутака

— То есть, по-вашему, идея, что сначала появился человек, — нонсенс?

— Разумеется!

— Однако у одного моего приятеля есть такая теория. Сначала был Человек. Продуктом его деградации стал общий предок людей и обезьян. Затем после непродолжительной эволюции появилась обезьяна, а от деградировавшего вида произошли насекомоядные. И так далее, и так далее, вплоть до появления простейших одноклеточных. Если можно так сказать, теория обратной эволюции.

— Ха-ха! — иронически усмехнулся Могамигава, — Полагаю, ваш приятель это не всерьёз. Впрочем, жаль. Мог бы придумать что-нибудь позанимательнее. Он учёный?

— Психоаналитик.

Его зовут Яша Цутини. Он открыл, что всем людям свойственна тяга к теории регрессивности. По его утверждению, теория эволюции больше всего мешает человеку, который всегда хочет чувствовать своё превосходство над другими видами. Теория регрессивности — это один из мифов, таящийся глубоко в сердце каждого современного человека. Как считает Цутини, это же относится и к биологам. Их идеи и теории — это обратная сторона внутренней веры в превосходство человека, что подтверждает следующее заявление профессора Заброни из лаборатории Оэ: «Человек, взявший на вооружение логику животного, чрезвычайно жесток по отношению к другим людям». Или вот вам более реальный пример: цаже Конрад Лоренц, получивший несколько веков назад Нобелевскую премию в области биологии, подчас превозносил превосходство человеческой расы, именно потому что был неодарвинистом.

— Он был сторонником теории эволюции. Оставим обвинения в его адрес за приверженность евгенической дискриминации. Но что плохого в отстаивании превосходства человеческой расы?

— Однако и среди современных биологов, испытавших на себе влияние Лоренца, есть те, кто заявляет, что никакой эволюции быть не может, потому что всё предопределено генетически. Потому что адаптация достигается динамикой популяций всех биологических видов.

— Я знаю таких. Идиоты! — Могамигава опять перешёл на крик. — Закоренелые отрицатели теории эволюции в том или ином виде появляются во все эпохи. Тут ничего не поделаешь. Вас послушать — так все эволюционисты консерваторы, а регрессисты все как один прогрессисты. Видно, сейчас такая мода. Но меня на это не возьмёшь. Подумать только! Среди бактериологов попадаются и такие, кто заявляет, что люди произошли из одноклеточных организмов. Одноклеточники! Вот вам «теория деволюции», которую отстаивает профессор Э. Гамильтон из университета SFM. Он утверждает, что одноклеточные разумные существа из звёздной системы Альтаира, которая находится за сотни тысяч световых лет от нашей галактики, несколько миллиардов лет назад создали цивилизацию с помощью телепатии и высадились на Землю. На нашей «отравленной планете» эти типы постепенно деградировали, разделились на низшие формы жизни и в заключение произвели на свет самое низшее, самое нелепое существо — человека. Вы что, тоже один из этих идиотов?

— Утверждения профессора Гамильтона — это ответ на манию превосходства, которой одержимы эволюционисты, считающие человеческую расу конечным продуктом эволюции, высшим естественным творением космоса. И…

— Далеко не все эволюционисты исповедуют дискриминационные теории! — воскликнул Могамигава, — Даже среди человекообразных встречаются телепаты, как все мамардасийцы на этой планете; на Земле их совсем немного. В наше время на разных планетах находят разумных человекообразных существ более высокого уровня, чем земляне, и эволюционисты с такими замшелыми представлениями…

— Извините, что нарушаю вашу беседу, уважаемые, — послышался у нас за спиной насмешливый голос Ёхати. — Разрешите напомнить, что мы с вами в джунглях,

если вы этого ещё не заметили. Надо быть повнимательнее. Только что у вас над головами висел здоровенный паучище. Похоже, прицеливался, кого бы ужалить.

Мрак вдруг как-то быстро сгустился вокруг. Я подумал, что виновато солнце, скрывшееся за облаками, но дело было в другом — мы уже вступили в третичный смешанный лес.

— Это, наверное, паук-нянька, — предположил я, шагая впереди нашего отряда по звериной тропе, — Будьте осторожны, доктор. Здесь полно чесоточных деревьев. Надо обойти это место.

Тело уже начинало зудеть, действуя на нервы.

По спине побежал холодок отчуждённости, как перед половым актом. Я чихнул два раза подряд.

— А-а-а! — раздался вопль Могамигавы.

Висячая ползучка обвила его, притянув к стволу чесоточного дерева. В одно мгновение он с головы до ног покрылся сине-зелёным лишайником. Глядя на Ёхати, задыхавшийся Могамигава с безумным видом заорал:

— Быстрее! Руби ножом! А-а-а-а!

По его лицу стало разливаться выражение неописуемого восторга.

Ухмыляясь, Ёхати, нарочито не торопясь, достал из кармана нож и наконец, в тот самый момент, когда безумные крики Могамигавы достигли апогея и он обмяк в полном изнеможении, несколько раз взмахнул ножом и рассёк ползучку на части.

— Чего ты тянул?! — Сползший на колени Могамигава кинул на него возмущённый взгляд. — Нарочно, да?

— Свободны! — косо усмехнулся Ёхати.

— Заткнись! — Могамигава живо вскочил на ноги, показывая всем своим видом: «Ну я хотя бы не обкончался, как некоторые!», и закричал: — Быстрее отсюда! Или нам в этих чёртовых джунглях ночевать придётся!

Видно было, что он бравирует, пытается подбодрить себя. Даже у меня появлялась дрожь в коленях при мысли о том, какие твари могут поджидать нас впереди.

— Да! Надо торопиться! — с напускным воодушевлением призвал я и, едва успев сделать несколько шагов, с громким вскриком опрокинулся на спину.

Прямо передо мной с деревьев спускался огромный паук-нянька. Приблизившись вплотную, он вперился в меня странным взглядом — ну и «лицо»: не паук, а лемур какой-то — и мягко обхватил мою физиономию мохнатыми скрюченными лапами, будто собирался поцеловать.

Распростёртый на земле и перепуганный до смерти, я завопил:

— Стряхните его к чёртовой матери!

— Он уже смылся, — отозвался Ёхати, — Вашего крика испугался.

Я робко двинулся вперёд и услышал за спиной голос Могамигавы:

— А это действительно паук? Ведь у него четыре лапы. Нечто среднее между лемуром и паукообразной обезьяной.

— Почти наверняка нет. Одна из особенностей этой планеты — практически полное отсутствие насекомых.

Скрипучая цикада — исключение, — сказал я, продираясь сквозь заросли кустарника. — Точно, конечно, не скажешь. Надо бы поймать такого, но мне кажется, это млекопитающие или близко к тому. Во всяком случае, у моего лапы были тёплые.

— Почему же тогда его назвали паук-нянька?

— Хм-м. Это один малый из первой экспедиции. Хацуми. Большой любитель каламбуров. Он придумал названия для большинства местных видов. Экспедиция столкнулась с таким количеством самой причудливой живности, что, когда Хацуми вернулся на Землю и его стали расспрашивать, откуда такая этимология, он часто не мог вспомнить.

— Какая безответственность!

— Наверное. Но всё-таки у этих названий должен быть какой-то смысл.