Сальватор. Том 1
Шрифт:
А когда они увидели домики с поднимавшимся над крышами дымком, они так засмотрелись на родные берега, что забыли спустить английский флаг.
Пушечное ядро, вспоровшее воду в ста саженях от шлюпа, вывело их из восторженного состояния.
– Что это они делают? – возмутились наши французы. – По своим стрелять?
– Нет, черт побери, не по нам они палят, – возразил Эрбель, – а вот по этой синей английской тряпке.
И он поспешил снять флаг, но было слишком поздно: «Прекрасную Софи» уже заметили. Кстати сказать, и без флага было бы понятно, что шлюп английский.
На флоте все равно что на суше: запустите самую очаровательную англичанку, даже если она воспитывалась во Франции, в толпу француженок, и вы отличите ее по походке.
Итак, шлюп дважды был признан английским: и по флагу, и по внешнему виду. Хотя Эрбель и спустил флаг, за первым ядром последовало второе и упало так близко от «Прекрасной Софи», что водой окатило палубу.
– Ах так! – вскричал Парижанин. – Значит, они не признают в нас друзей?
– Что делать? – недоумевали остальные.
– Идите вперед, – заявил Эрбель. – На борту шлюпа вряд ли найдется французский флаг, и нас в любой французской гавани ожидает такой же прием.
– Мы же можем найти скатерть, салфетку или кусок белой рубашки, – предложил Парижанин.
– Конечно, но сейчас нас уже заметили, и заметили как англичан… Смотрите, вон снимается с якоря корвет. Через десять минут он начнет преследование. Если мы попробуем бежать, через час он нас настигнет и потопит. Ведь как мы сможем во время погони дать понять, что мы французы? Значит, пойдем вперед, дети мои! Да здравствует Франция!
Раздалось дружное «ура!», и беглецы продолжали идти прямо на Бомон.
Огонь прекратился. Видимо, пушкари решили, что один шлюп вряд ли сможет произвести высадку на французский берег.
Но через несколько минут новый выстрел, на сей раз более точный, угодил в рею и пробил обшивку «Прекрасной Софи».
– Ну, времени терять нельзя, – заметил Эрбель, – нацепите на какой-нибудь багор белую тряпку и дайте знать, что мы хотим вступить в переговоры.
Все было сделано так, как просил Эрбель.
Но французы либо белую тряпку не заметили, либо не поверили в искренность «англичан» – огонь продолжался.
Пьер Эрбель сбросил с себя одежду.
– Какого черта ты задумал? – удивился Парижанин. – Хочешь показать им свой зад? Это же все-таки не флаг.
– Нет, зато я им сейчас скажу, кто мы такие, – заявил Эрбель.
Он прыгнул с фальшборта вниз головой, исчез в волнах и вынырнул метрах в семи от шлюпа.
Эрбель поплыл к берегу.
А шлюп лег в дрейф в знак того, что никто не намерен удаляться от берега.
При виде бросившегося в воду человека, а также судна, отдающего себя на волю победителя, французы прекратили огонь. Вскоре навстречу пловцу вышла шлюпка.
Командовал ею боцман родом из Сен-Мало.
По воле случая оказалось, что Пьер Эрбель брал у этого старого морского волка первые уроки каботажного плавания.
Он узнал своего учителя и окликнул его по имени.
Моряк поднял голову, приставил руку к глазам и, бросив руль, перебежал на нос:
– Разрази меня гром, если это не Пьер Эрбель! – вскричал он.
– Что это вы встречаете меня английским ругательством, папаша Берто? – возмутился Эрбель. – Разве так встречают земляка и ученика?! Здравствуйте, папаша Берто! Как поживает ваша жена? Как ваши детки?
И, уцепившись за борт, прибавил:
– Да, клянусь Пресвятой Девой Марией и святым Бриеком, я Пьер Эрбель. Могу поклясться, я приплыл к вам издалека!
Вода текла с него ручьями, однако он бросился в объятия боцмана.
Шлюп находился недалеко от лодки, и четверо товарищей Эрбеля видели это поистине сыновнее объятие.
– Да здравствует Франция! – хором прокричали они.
Их крик достиг слуха тех, кто сидели в лодке.
– Да здравствует Франция! – прокричали в ответ моряки, встретившие Эрбеля.
– Там тоже друзья? – уточнил папаша Берто.
– Еще бы! Судите сами!
Эрбель подал знак, чтобы шлюп подошел поближе.
Беглецы ждать себя не заставили. В мгновение ока суденышко подняло паруса и пошло к берегу, но на сей раз не под звуки выстрелов, а под крики: «Да здравствует король! Да здравствует Франция!»
Все жители Бомона высыпали на мол.
Пятеро беглецов причалили к берегу.
Пьер Эрбель поцеловал родную землю, эту общую мать, словно дело происходило во времена Древнего Рима.
Остальные бросились в объятия тех, кто стоял к ним ближе других. Да и не все ли было равно, кого обнимать? Разве не были они все братьями? А Парижанин обращался главным образом к сестрам.
Тем временем бедный Питкаэрн весьма печально наблюдал за всеобщей радостью.
– А этот баклан чего надулся? – спросил старик Берто.
– Да это англичанин, одолживший нам свою посудину, – улыбнулся Пьер Эрбель.
– Одолжил?! – переспросил Берто. – Англичанин одолжил свою посудину? А ну-ка пусть идет сюда, мы его увенчаем розами!
Эрбель остановил Берто, который в своем воодушевлении собирался прижать Питкаэрна к груди.
– Остынь! – сказал Эрбель. – Он одолжил нам шлюп, как мы одолжили Жерсей королю Георгу, уступив силе.
– Это другое дело, – кивнул Берто. – Значит, ты не только убежал, но и пленников с собой привел! Вот это дело! Красавца моряка да еще прекрасный шлюп! Как пить дать, лодочка стоит двадцать пять тысяч ливров: по пять тысяч франков на брата.