Сальватор. Том 1
Шрифт:
И Петрус вздохнул.
Зайдя в мастерскую, где он не был уже несколько дней, и оказавшись в окружении произведений искусства, собранных с огромным трудом, Петрус вспомнил, что скоро со всем этим расстанется, и, видя как радуется Жан Робер, не смог подавить вздох.
– Вот как? – вскричал Жан Робер. – Не очень-то ты весел, вернувшись из Сен-Мало! Дорогой друг! Теперь мой черед спросить: «В чем дело?»
– А я вслед за тобой повторю: «Разве ты забыл?»
– О чем?
– Снова увидев все эти предметы, безделушки, мебель, сундуки, с которыми мне придется расстаться, я должен сказать, что мне изменяет мужество, а сердце обливается кровью.
– Тебе
– Разумеется.
– Ты хочешь сдать свою квартиру вместе с обстановкой или намерен отправиться в путешествие?
– Неужели ты не знаешь?
– Чего?
– Сальватор тебе не сказал?
– Нет.
– Ну и отлично, поговорим о твоей пьесе!
– Нет, черт возьми! Поговорим о том, почему ты вздыхаешь. Тогда никто не скажет, что я веселюсь, когда тебе грустно.
– Дорогой мой! В ближайшее воскресенье все это пойдет с молотка.
– С молотка?
– Да.
– Ты продаешь свою мебель?
– Ах, дорогой друг! Если бы это была моя мебель, я бы ее не продавал.
– Не понимаю.
– Она станет моей после того, как я ее оплачу. Вот я ее и продаю, чтобы оплатить.
– Понимаю…
– Ничего ты не понимаешь!
– Тогда объясни.
– По правде говоря, мне неловко рассказывать своему лучшему другу о собственных слабостях.
– Продолжай! Да продолжай же!
– Дело в том, дорогой мой, что я едва не разорил отца.
– Ты?
– Да, моего славного и благородного отца! Я вовремя остановился, друг мой. Еще месяц – и было бы слишком поздно.
– Петрус, дорогой друг! У меня в ящике три билета, подписанных «Гара» 40 ; одна из подписей не только самых разборчивых, но и уважаемых из всех мне известных. Само собой разумеется, что билеты в вашем распоряжении.
Петрус пожал плечами и, поблагодарив друга, спросил:
– Как твое путешествие?
– Прежде всего, дорогой Петрус, мне было бы грустно путешествовать, зная, что тебе невесело. Кроме того, у меня репетиции, представление.
40.
Доминик Жозеф Гара – французский политический деятель (1749 – 1833).
Адвокат, избранный от третьего сословия в Генеральные штаты (1789 г.), сменил Дантона на посту министра юстиции (ноябрь 1792 г), затем был избран министром внутренних дел (март 1793 г.). Обвиненный в модерантизме, он был спасен Робеспьером, которого, однако, предал 8 – 9 термидора, Сенатор и граф при Наполеоне, он был избран во Французскую академию (1806г.), однако исключен в период Реставрации.
– И еще кое-что, – со смехом подхватил Петрус.
– О чем ты? – не понял Жан Робер.
– Разве на улице Лаффит все кончено?
– Ах, великий Боже! Почему же кончено? Это все равно что я спросил бы: «На бульваре Инвалидов все кончено?»
– Молчи, Жан!
– Ты меня озадачил! Отказываешься от моих трех тысяч франков, потому что не знаешь, что с ними делать!
– Дорогой мой! Я отказываюсь вовсе не потому, хотя отчасти ты и прав: тысячи экю мне не хватит.
– Послушай! Ты подмажь этими деньгами самых крикливых кредиторов, уговори их подождать до моего представления; на следующий день мы сходим к Поршеру, и у нас будет десять, пятнадцать тысяч франков, раз уж так надо, и без всяких процентов.
– Кто такой Поршер, друг мой?
– Единственный в своем роде человек, Ювеналова гага avis 41 , кормилец всех литераторов, истинный министр культуры, которому Провидение поручило раздавать премии и награды за талант. Хочешь, я скажу ему, что мы вместе пишем пьесу? Он одолжит тебе под нее десять тысяч.
– Ты с ума сошел! Разве я сочиняю пьесы?
– Ты не настолько глуп, знаю; но я напишу ее один.
– Да, а я разделю с тобой деньги.
– Совершенно верно! Отдашь, когда сможешь.
41.
Редкая птица (латин.) – см. Ювенал «Сатиры», VI, 165 – 170.
– Спасибо, дорогой. «Когда смогу», наступит нескоро, если вообще когда-нибудь наступит.
– Да, понимаю. Ты предпочел бы обратиться к какомунибудь еврею из рода Левия: этих не совестно заставлять ждать – они свое всегда наверстают.
– Евреи здесь ни при чем, дружище.
– Вот чертовщина! Сразу видно, что искусство имеет свои границы. Как?! Я – драматический автор, я обязан придумывать трудные положения, а потом находить из них выход, запутывать ситуацию, а затем распутывать узел. Я претендую на создание комедии в духе Бомарше, трагедии под стать Корнелю, драмы не хуже Шекспира, а в жизни выходит так, что мы пыжимся понапрасну, подобно ворону, который мечтает стать орлом; и нужното всего каких-нибудь двадцать пять – тридцать тысяч франков, и мы, может быть, способны заработать эти деньги и руками, и головой, но в будущем. Сейчас же мы не знаем, какому богу молиться! Что делать?!
– Трудиться! – послышался из глубины мастерской чей-то ласковый голос, прозвучавший очень отчетливо.
Читатели, несомненно, уже догадались, какой добрый гений пришел на помощь пребывавшему в нерешительности художнику и смущенному литератору.
Это был Сальватор.
Двое друзей в одно время повернули головы: Жан Робер – с радостью, Петрус – с благодарностью. Оба протянули вновь прибывшему руки.
– Добрый вечер, господа! – отвечал тот. – Кажется, вы пытались ответить на важнейший вопрос: «Позволено ли человеку жить, ничего не делая?»
– Совершенно верно, – подтвердил Петрус. – И я отвечал величайшему труженику Жану Роберу, который в двадцать шесть лет сделал больше, чем многие члены Академии – в сорок: «Нет, тысячу раз нет, дорогой друг».
– Неужели наш поэт превозносил леность?
– Добейтесь признания в Погребке 42 , дорогой мой: будете сочинять по одной песенке в месяц, в три месяца или даже в год, и никто вам слова не скажет.
– Да нет, он просто-напросто предлагал мне свой кошелек.
42.
Общество шансонье, основанное в 1729 году и собиравшееся в различных кафе, а первоначально обосновавшееся (в 1737 г) в кабаре под названием «Погребок» на улице Бюси
– Не соглашайтесь, Петрус; если бы вам надлежало принять подобную услугу от друга, я потребовал бы, чтобы предпочтение вы отдали мне.
– Я ни от кого не приму этой жертвы, дружище, – отозвался Петрус.
– Не сомневаюсь, – сказал Сальватор, – и, зная, что вы не согласитесь, я не стал предлагать вам деньги.
– Значит, по-вашему, мы должны смириться с распродажей? – спросил Жан Робер у Сальватора.
– Без колебаний! – заявил Сальватор.
– Продаем! – решительно молвил Петрус.