Сальватор. Том 1
Шрифт:
Он поднес ее к губам, но вдруг замер.
– Клянусь, это похоже на святотатство: чтобы губы семидесятилетнего старика лобзали подобный мрамор!
– Как?! – жеманно проговорила г-жа де Маранд. – Вы отказываетесь целовать мою руку, генерал?
– Принадлежит ли мне эта рука хотя бы одну минуту?
– Целиком и полностью, генерал.
Старый граф повернулся к Петрусу.
– Подойди, мой мальчик, – приказал генерал, – и поцелуй скорее эту руку!
Петрус подчинился.
– Ну, теперь держись! После такого подарка я считаю себя вправе лишить тебя наследства!
Обращаясь к г-же де Маранд, старик продолжал:
– Говорите, графиня! Недостойный раб у ваших ног и ждет приказаний!
– Нет, я упряма как всякая женщина. Прежде я хочу знать, что послужило причиной вашего беспокойства, дорогой генерал.
– Об этом вам доложит вон тот плут!.. Ах, графиня, в его возрасте я был готов умереть ради того, чтобы облобызать такую ручку! Почему нельзя снова лишиться рая и зачем я не Адам?!
– Ах, генерал, – отвечала г-жа де Маранд, – нельзя быть и Адамом, и змеем! Ну, Петрус, рассказывайте, что стряслось с вашим дядей!
– Дело вот в чем, графиня. Мой дядя, взявший в привычку тщательно обдумывать каждый свой серьезный шаг, перед обедом проводит в одиночестве целый час, и мне кажется…
– Вам кажется?..
– …мне кажется, что сегодня его свято охраняемое одиночество было нарушено.
– Не то! – перебил племянника генерал. – Ты сосчитал про себя до десяти – сосчитай до двадцати!
– Мой дядюшка, – продолжал Петрус, нимало не заботясь замечанием старого генерала, – принимал нынче между пятью и шестью часами маркизу Иоланду Пантальте де Латурнель.
Регина ждала лишь удобного случая подойти к Петрусу поближе и не упустить ни слова из его уст, заставлявшего биться ее сердце; заслышав имя своей тети, она решила, что это удобный повод, чтобы вступить в разговор.
Она поднялась с козетки и неслышно подошла к говорившим.
Петрус не видел и не слышал ее, но он почувствовал приближение любимой и вздрогнул всем телом.
Глаза его закрылись, голос затих.
Девушка поняла, что с ним происходит, и по ее телу разлилась сладкая истома.
– В чем дело? – спросила она, и голос ее прозвучал нежнее эоловой арфы. – Вы замолчали, потому что подошла я, господин Петрус?
– О, молодость, молодость! – пробормотал граф Эрбель.
Окружавшие генерала дамы и мужчины в самом деле дышали молодостью, здоровьем, счастьем, весельем, так что старик, глядя на них, тоже помолодел.
Он бросил на Петруса взгляд, и стало ясно, что он может одним словом развеять очарование племянника; но, как ни был старик эгоистичен, он сжалился над витавшим в облаках юношей и, напротив, подставил свою грудь для удара.
– Давай, мой мальчик, давай! Ты на верном пути!
– Раз дядя сам позволяет, – проговорил Петрус, вынужденный продолжать свою мальчишескую выходку, – я вам скажу, что у маркизы де Латурнель, как у всех…
Петрус собирался сказать: «Как у всех старых дам», но в нескольких шагах от себя вовремя увидел угрюмое лицо богатой вдовы и спохватился:
– Я вам скажу, что у маркизы де Латурнель, как у всех маркиз, есть мопс или, вернее, моська по кличке Толстушка.
– Прелестное имя! – заметила г-жа де Маранд. – Я не знала, как зовут собачку, но видела ее.
– Значит, вы сможете подтвердить, что я не лгу, – продолжал Петрус. – Кажется, от мопса или, точнее, моськи прямо-таки разит мускусом… Я прав, дядюшка?
– Абсолютно прав! – поддакнул старый генерал.
– А от этого запаха, похоже, свертываются соусы. Мадемуазель Толстушка – большая гурманка: всякий раз как маркиза де Латурнель приходит навестить моего дядю, ее собачка наведывается к повару… Могу поспорить, что ужин моему дорогому дядюшке был нынче отравлен – вот отчего он смотрит мрачно и в то же время так печален.
– Браво, мальчик мой! Ты все объяснил чудесным образом.
Впрочем, если бы я захотел отгадать, почему ты сам сегодня так весел и в то же время рассеян, думаю, я оказался бы прорицателем ничуть не хуже тебя… Однако мне не терпится узнать, чего от меня угодно прекрасной сирене, а потому отложу объяснение до другого дня.
Он обернулся к г-же де Маранд.
– Вы сказали, графиня, что хотели обратиться ко мне с просьбой: я вас слушаю.
– Генерал! – начала г-жа де Маранд, вложив в свой взгляд всю нежность, на какую была способна. – Вы имели неосторожность неоднократно заявлять, что я могу рассчитывать на вашу руку, вашу голову – словом, на все, что вам принадлежит. Вы это говорили, не так ли?
– Да, графиня, – отвечал граф с галантностью, какую в 1827 году можно было встретить разве что у стариков. – Я вам сказал, что, не имея возможности жить ради вас, я был бы счастлив за вас умереть.
– И вы по-прежнему имеете это похвальное намерение, генерал?
– Больше чем когда-либо!
– В таком случае у вас появилась возможность доказать мне свою преданность.
– Даже если эта возможность висит на волоске, графиня, я и тогда готов за нее ухватиться.
– Слушайте же, генерал!
– Я весь обратился в слух, графиня.
– Именно эта часть вашей личности мне и нужна во временное пользование.
– Что вы имеете в виду?
– Мне на сегодняшний вечер понадобятся ваши уши, генерал.
– Что же вы сразу-то не сказали, чаровница?! Подайте ножницы, и я сейчас принесу их вам в жертву без страха, без сожаления, даже без упрека… с одним-единственным условием:
вслед за ушами вы не станете требовать мои глаза.
– Что вы, генерал, успокойтесь! – вымолвила г-жа де Маранд. – Речь не идет о том, чтобы отделять их от ствола, на котором, как мне кажется, они прекрасно сидят! Я хотела лишь попросить вас повернуть их в ту сторону, куда я вам укажу, всего на час, и внимательно послушать. Иными словами, генерал, я буду иметь честь представить вам одну из своих подруг по пансиону – лучшую подругу, – девушку, которую мы с Региной зовем сестрой. Должна вам сказать, она достойна вашего внимания, как и нашей дружбы. Она сирота.