Сальватор. Том 2
Шрифт:
Что касается остальных, они не были даже винтиками в административной машине г-на Жакаля. Они скорее наблюдали за ее работой, чем помогали работать. Овсюг был лицемер, Костыль – хвастун. Мотылек с его легкостью чешуекрылого был лишь бледной и плохой копией Карманьоля.
Нетрудно себе представить, что дальнейшая судьба этих персонажей не очень интересовала философа Жакаля.
Чего, в самом деле, стоили эти низшие существа рядом с неоспоримыми и даже неоспариваемыми преимуществами Жибасье?
Жибасье! Агент-феникс, гага avis 26 ! – олицетворение шпика! – человек непредсказуемый, неутомимый, способный к перевоплощениям не хуже индийского божка!
Вот о чем размышлял начальник тайной полиции, выпроводив Костыля и Мотылька и ожидая Жибасье.
– Ну, надо так надо! – пробормотал он.
Позвонив секретарю, он опять сел в кресло и закрыл лицо руками.
Секретарь ввел Жибасье.
В этот день Жибасье выглядел франтом: шелковые чулки на ногах, белые перчатки украшали руки. На порозовевшей физиономии радостно сияли обыкновенно тусклые глаза.
26.
Редкая птица (латин)
Господин Жакаль поднял голову и поразился пышности его костюма и необычному выражению лица.
– У вас нынче свадьба или похороны? – спросил он.
– Свадьба, дорогой господин Жакаль! – отозвался Жибасье.
– Ваша собственная, может быть?
– Не совсем, дорогой господин Жакаль. Вы же знаете мою теорию брака. Впрочем, это почти так, – самодовольно прибавил он. – Невеста – моя старая подружка.
Господин Жакаль набил нос табаком, будто сдерживаясь от замечаний, с которыми собирался обратиться к Жибасье по поводу его женской теории.
– Имею ли я удовольствие знать мужа? – помолчав немного, спросил он.
– Вы его знаете, по крайней мере понаслышке, – отвечал каторжник. – Это мой тулонский приятель, с которым мы так ловко сбежали с каторги: ангел Габриэль.
– Помню, – покачал головой г-н Жакаль, – вы мне рассказывали эту историю на дне Говорящего колодца, где я имел честь вас исповедовать. Замечу, между прочим, что это мне стоило насморка, от которого я до сих пор еще не отделался.
Будто желая придать своим словам больше веса, г-н Жакаль закашлялся.
– Хороший кашель, – заметил Жибасье, – не сухой, – прибавил он в утешение. – Один из моих предков умер в сто семь лет, сбегая с шестого этажа вот с таким же точно кашлем.
– Кстати о побеге, – ухватился за его слова г-н Жакаль. – Вы никогда мне подробно не рассказывали о своем; я знаю в общих чертах, что вам с Габриэлем помог санитар, но чтобы его подкупить, необходимы деньги. Где вы их взяли? Ведь не от великой же усталости у вас завелись денежки?
Жибасье из розового превратился в пунцового.
– Вы краснеете, – с удивлением отметил г-н Жакаль.
– Простите, господин Жакаль, – сказал каторжник, – но это одно из самых неприятных воспоминаний моей жизни, а потому я не могу удержаться и краснею.
– Неприятное воспоминание о каторге? – спросил г-н Жакаль.
– Нет, – отвечал Жибасье, нахмурившись. – Я вспомнил о своем побеге и таинственной даме, которая мне помогла.
– Фу! – произнес г-н Жакаль, бросив на Жибасье презрительный взгляд. – Это может навсегда отбить охоту к любовным историям.
– Именно эта таинственная дама, – продолжал каторжник, словно не замечая презрительного выражения своего патрона, – и вышла сегодня замуж за ангела Габриэля.
– А ведь вы меня уверяли, Жибасье, – строго проговорил начальник полиции, – что этот каторжник за границей.
– Это верно, – с некоторой грустью отвечал Жибасье. – Он ездил просить согласия своих родных, а также получил бумаги.
– Вас, кажется, арестовали вместе?
– Да, дорогой господин Жакаль.
– Как фальшивомонетчиков?
– Будьте снисходительны, благородный патрон. Деньги подделывал ангел Габриэль, я же невежествен по части металлургии.
– Будьте и вы снисходительны, дорогой господин Жибасье:
я путаю поддельные деньги с подделанной подписью.
– Это совсем разные вещи, – серьезно заметил Жибасье.
– Если память мне не изменяет, однажды пришло от его превосходительства министра юстиции личное дело, адресованное господину начальнику Тулонской каторги. В этом деле имелись все документы за всеми официальными подписями, необходимые для освобождения одного каторжника. Эти документы исходили от вас, не так ли?
– Это было сделано для освобождения ангела Габриэля, дорогой господин Жакаль. Это один из самых филантропических поступков моей непутевой жизни, и я бы скромно промолчал, если бы вы не заставили меня в нем признаться.
– Ну что вы, это еще пустяки, – продолжал г-н Жакаль. – Я не вижу, за что вы угодили на каторгу в третий раз. Освежите-ка мне память.
– Понимаю, – сказал каторжник, – вы решили испытать мою совесть и ждете от меня полной исповеди.
– Совершенно верно, Жибасье, если, конечно, вы не видите в этом признании какого-нибудь серьезного препятствия…
– Отнюдь нет, – кивнул Жибасье. – У меня тем меньше оснований для сомнения, что вам довольно перечитать газеты того времени, и вы все будете знать.
– Начинайте.
– Было это в тысяча восемьсот двадцать втором или двадцать третьем, я уж теперь точно не помню.
– Это и не обязательно.
– Год выдался урожайный: никогда еще не было столько хлеба на полях, столько винограда в виноградниках.
– Позвольте вам заметить, Жибасье, что хлеб и виноград не имеют к делу ровно никакого отношения.