Сальватор. Том 2
Шрифт:
– Какого цвета желаете коляску?
– Все равно.
– На сколько человек?
– На двоих.
– Госпоже угодно иметь экипаж покрепче?
– Это не имеет значения.
– Путь предстоит дальний?
– Нет. Шестьдесят лье.
– Может быть, госпожа торопится прибыть к месту назначения?
– Да, очень тороплюсь, – кивнула креолка.
– Тогда вам нужна легкая коляска, – продолжал торговец, – у меня как раз есть то, что вам подойдет.
– Хорошо. А где взять лошадей?
– На почтовой станции,
– Вы можете за ними послать?
– Да, мадам.
– И доставить запряженный экипаж к моему дому?
– Разумеется, мадам. К которому часу прикажете подать?
Тут г-жа де Розан на минуту задумалась. Свидание или, вернее, отъезд Сюзанны и Камилла был назначен на три часа. Надо было выехать спустя час или хотя бы через полчаса после них.
– В половине четвертого, – приказала она, передавая каретнику свою карточку.
Она пошла было прочь, когда тот ее окликнул:
– Надо бы уладить еще один вопрос.
– Какой? – удивилась креолка.
– Сторговаться бы надо! – расхохотался торговец.
– Я не намерена с вами торговаться, господин каретник, – возразила гордая креолка, доставая из кармана бумажник. – Сколько я вам должна?
– Две тысячи франков, – отвечал каретник. – Будьте уверены, вы получите отличную коляску – элегантную, легкую и надежную.
– Возьмите сколько нужно, – предложила креолка, протягивая бумажник.
Торговец взял два тысячефранковых билета и стал униженно кланяться, как свойственно всем торговцам, одурачившим покупателя.
– Ровно в половине четвертого, – выходя от каретника, предупредила креолка.
– Ровно в половине четвертого, – повторил каретник, поклонившись до самой земли.
Вернувшись домой, г-жа де Розан застала Камилла, он ожидал ее к обеду.
– Ходила за покупками, душенька? – целуя ее, спросил он.
– Да, – ответила креолка.
– Для нашего путешествия?
– Для нашего путешествия, – подтвердила она.
За обедом Камилл острил и, развлекая жену, употребил все хлопушки, имевшиеся в его арсенале. Креолка пыталась улыбнуться, но при этом дважды или трижды судорожно схватилась за столовый нож, глядя на мужа. Тот ничего не замечал.
После обеда – было около половины третьего – Камилл вдруг встал и сказал:
– Поеду-ка в Булонский лес!
– К ужину не вернешься? – спросила г-жа де Розан.
– Мы поздно обедали, – заметил Камилл. – Но если хочешь, дорогая, мы поужинаем, только попозже. И сделаем это в твоей спальне, – прибавил он вкрадчиво, – пусть это будет воспоминанием о прекрасных ночах в Луизиане.
– Хорошо, Камилл, давай поужинаем, – мрачно проговорила креолка.
– До вечера, любовь моя! – попрощался креолец, вложив в свой поцелуй всю страсть, так что г-жа де Розан невольно вздрогнула.
Женщина редко ошибается относительно истинного значения поцелуя. Г-жа де Розан вообразила на мгновение, что еще любима, и испытала дикую радость: он умрет, оплакивая ее!
Она вернулась к себе в спальню, побросала кое-какие вещи в сумку, потом достала из ящика пистолеты и кинжал.
– Ах, Камилл, Камилл! – глухо пробормотала она, поглядывая на кинжал и сверкая глазами. – В меня вселился дух мести, и некогда укоротить ему крылья! Если бы я и захотела тебя спасти – слишком поздно! Голос, повелевающий мне: «Нанеси удар!» – через несколько часов скажет тебе: «Искупи свою вину!»
О, Камилл! Я так тебя любила и еще люблю! Но, увы, более сильная воля, чем моя, повелевает мне за себя отомстить! Сам знаешь, я тебя предупреждала и хотела защитить от своего справедливого гнева! Я говорила тебе: «Уедем! Вернемся под родные небеса! У первого же придорожного дерева мы вновь обретем нашу цветущую любовь!» – но ты не захотел слушать, ты решил от меня сбежать, обманув меня. О, Камилл, Камилл!
Я должна была родшься мужчиной, потому что чувствую, как закипает в моих венах кровь при мысли о мести, и, как римлянин, я проклинаю с любовью в душе!
В эту минуту вошла камеристка и доложила, что к отъезду все готово.
– Хорошо, – коротко отозвалась креолка, вкладывая кинжал в ножны и пряча его в карман.
Она сложила на груди руки и взмолилась:
– Господь всемогущий, дай мне силы довести мою месть до конца!
Она завернулась в широкий плащ и, обратившись к камеристке, уронила единственное слово:
– Едем!
Креолка решительно прошлась по комнатам, окинув прощальным взглядом мебель, картины и разнообразные предметы – свидетелей первых и последних часов ее любви.
Она сбежала по лестнице и очутилась во дворе, где били копытом лошади, запряженные в почтовую карету.
– Тройные прогонные, если поедете в три раза быстрее, – садясь в коляску, пообещала она форейтору.
Карета вылетела из главных ворот особняка: форейтор хотел честно заработать свои деньги.
Не станем рассказывать о путевых впечатлениях креолки.
Находясь во власти неизбывной тоски, она не замечала ни крыш домов, ни церковных колоколен, ни придорожных деревьев. Ее взгляд был обращен внутрь, и она видела, как кровь по капле сочится из ее израненной души. Всю дорогу креолка заливалась слезами.
В шесть часов она нагнала карету с беглецами и почти в одно время с ними прибыла среди ночи в Гавр. От их форейтора она узнала, что они остановились в гостинице «Руаяль», на набережной.
– В гостиницу «Руаяль»! – приказала она своему форейтору.
Через десять минут она устроилась в одной из комнат отеля.
В следующей главе мы расскажем о том, что она увидела и услышала.
XXX.
Что можно узнать, подслушивая под дверью