Сальватор. Том 2
Шрифт:
– Какого черта этому-то здесь понадобилось? – спросил граф Рапт.
– Узнать не удалось, – отвечал Бордье, – однако.
– Тсс! Вот он! – шепнул граф.
Аптекарь появился в дверях.
– Входите, входите, господин Рено, – любезно пригласил депутат, видя, что аптекарь робко остановился на пороге.
Господин Рапт подошел к нему, взял его за руку и почти силой заставил войти.
Притянув аптекаря к себе, граф Рапт с чувством пожал ему руку.
– Слишком много чести, сударь, – смущенно пробормотал фармацевт. – Правда, много чести!
– Как это – слишком много чести?! Такие порядочные люди, как вы, большая редкость, господин Рено. Очень приятно при встрече пожать им руку. Разве не сказал великий поэт:
Все смертные равны, и вовсе не рожденьем, А добродетелью должны гордиться люди.
Вы знаете этого великого поэта, не правда ли господин Луи Рено?
– Да, ваше сиятельство, это бессмертный Аруэ де Вольтер.
Но в том, что я восхищаюсь господином Аруэ де Вольтером, нет ничего странного. Меня удивляет, откуда меня знаете вы.
– Знаю ли я вас, дорогой господин Рено! – произнес граф Рапт тем же тоном, каким Дон-Жуан говорит: «Дорогой господин Диманш, знаю ли я вас! Еще бы! И давно!» – Я был очень рад, когда узнал, что вы покидаете улицу Сен-Жак, чтобы быть поближе к нам. Ведь, если не ошибаюсь, вы теперь живете на улице Ванно?
– Да, сударь, – все больше изумляясь, молвил фармацевт.
– Какому обстоятельству я обязан счастьем видеть вас, дорогой господин Рено?
– Я видел ваш циркуляр, ваше сиятельство.
Граф поклонился.
– Да, я его прочел, потом перечитал, – подчеркнул аптекарь последние слова, – и фраза, в которой вы говорите о несправедливостях, совершающихся под покровом религии, вынудила меня, несмотря на мое отвращение, выйти из моей сферы – ведь я философ, ваше сиятельство, – прийти к вам с визитом и представить некоторые факты в поддержку вашего заявления.
– Говорите, дорогой господин Рено, и поверьте, что я буду вам как нельзя более признателен за сведения, которые вы хотите мне сообщить. Ах, дорогой господин Рено, мы живем в печальное время!
– Время лицемерия и ханжества, сударь, – тихо проговорил аптекарь, – когда властвуют попы! Вы знаете, что недавно произошло в Сент-Ахеле?
– Да, сударь, да.
– Должностные лица, маршалы у всех на виду участвовали в процессиях со свечами.
– Это прискорбно. Но я полагаю, что вы хотели со мной поговорить не о Сент-Ахеле.
– Нет, сударь, нет.
– Ну что же, поговорим о наших делах. Ведь у нас с вами дела общие, дорогой сосед. Да вы садитесь.
– Никогда, сударь.
– Как это – никогда?
– Просите у меня все, что хотите, ваше сиятельство, только не садиться в вашем присутствии. Я слишком хорошо знаю, чем вам обязан.
– Не стану возражать. Скажите, чему я обязан вашим визитом, но как товарищу, как другу.
– Сударь! Я домовладелец и фармацевт и достойно совмещаю оба эти занятия, о чем вы, похоже, догадываетесь.
– Да, сударь, знаю.
– Я служу аптекарем вот уже тридцать лет.
– Да, понимаю: вы начали с одного, а оно постепенно привело вас к другому.
– От вас ничего не скроешь, сударь. Осмелюсь сказать, что вот уже тридцать лет, хотя мы пережили консулат и империю господина Буонапарте, я не видел ничего подобного.
– Что вы имеете в виду? Вы меня пугаете, дорогой господин Рено!
– Торговля не идет. Я едва зарабатываю на жизнь, сударь.
– Чем объясняется подобный застой, особенно в вашем деле, дорогой господин Рено?
– Это больше не мое дело, ваше сиятельство, и именно это должно вам доказать, насколько я бескорыстен в данном вопросе. Это дело моего племянника: вот уже три месяца, как я передал ему свое предприятие.
– И на хороших условиях, по-родственному?
– Вот именно по-родственному: в рассрочку. И вот, ваше сиятельство, дело моего племянника на время приостановилось. Когда я говорю «на время», я выражаю скорее надежду, нежели уверенность. Вообразите, сударь, что все стоит на месте.
– Дьявольщина! – смущенно пробормотал будущий депутат – Кто же может препятствовать торговле вашего уважаемого племянника, спрошу я вас, дорогой господин Рено? Его политические воззрения или ваши, может быть, слишком, так сказать, передовые?
– Нисколько, сударь, нисколько. Политические воззрения здесь ни при чем.
– Ах! – воскликнул граф с лукавым видом, придав в то же время своим словам и интонации простонародный характер, что было, надо заметить, не в его привычках; но теперь он счел своим долгом это сделать, чтобы быть ближе к своему клиенту. – Вот ведь есть у нас фармацевты-кадеты…
– Да, господин Кадет-Тассикур, фармацевт так называемого императора, господина де Буонапарте! Знаете, я всегда зову его именно Буонапарте.
– Его величество Людовик Восемнадцатый тоже признавал за ним исключительно это имя.
– А я и не знал: король-философ, которому мы обязаны Хартией. Но вернемся к торговле моего племянника…
– Я не смел вам это предложить, дорогой господин Рено Однако, раз уж вы сами это предлагаете, мне это только доставит удовольствие.
– Итак, я говорил, что, кем бы ни был человек: жирондистом или якобинцем, роялистом или сторонником империи, а именно так я определяю наполеонистов, сударь…