Сальватор. Том 2

Дюма-отец Александр

Монсеньор Колетти обещал, что через герцогиню Ангулемскую, духовником которой он состоит, выхлопочет у короля мое назначение. Он исполнил свое обещание?

– Нет, – возразила маркиза.

– Нет?! – в изумлении переспросил граф.

– Я даже думаю, что он вряд ли когда-нибудь захочет этим заниматься, – продолжала маркиза.

– У меня голова идет кругом!.. Он что же, отказывается меня поддержать?

– Наотрез.

– Он сам так сказал?

– Именно так он мне и сказал.

– Ах вот как! Он, стало быть, запамятовал,

что именно я помог ему стать епископом и что благодаря вашей помощи он стал вхож к герцогине Ангулемской?

– Все это он помнит. Однако, как он говорит, он не может пойти на сделку с собственной совестью.

– Совесть!.. Совесть!.. – пробормотал граф Рапт. – Какому ростовщику он ее заложил и кто из моих недругов помог ему выкупить ее?

– Дорогой граф! – вскрикнула маркиза и перекрестилась. – Я вас не узнаю. Страсть вас ослепляет!

– Да, от отчаяния я готов биться головой о стену. Я-то считал, что купил его, а он хочет получить деньги раньше, чем продаст свою шкуру! Дорогая маркиза! Садитесь в карету… У вас нынче приемный день, не так ли?

– Да.

– Поезжайте к его высокопреосвященству Колетти и пригласите его к себе.

– Что вы такое говорите?! Уже слишком поздно.

– Скажете, что хотели пригласить его лично.

– Я только что от него и словом не обмолвилась о приглашении.

– Как же так?! Вы знаете, что у меня мало времени, и не заставили его поехать вместе с вами?

– Он отказался, отговорившись тем, что, если бы он был вам нужен, вы сами приехали бы к нему.

– Я поеду завтра.

– Будет слишком поздно.

– Почему?

– К тому времени выйдут газеты, и то, что сказано против вас, окажется напечатано.

– Кому нужно высказываться против меня?

– Кто же знает?

– Как это – кто? Объяснитесь!

– Монсеньор Колетти, как вы знаете, взялся обратить княгиню Рину в католическую веру.

– Разве это уже не было сделано?

– Нет, однако она чахнет с каждым днем. Кроме того, он является исповедником вашей жены.

– О, Регина не могла ничего сказать против меня.

– Кто знает! На исповеди…

– Мадам! – возмутился граф Рапт. – Даже для самых плохоньких попиков тайна исповеди священна.

– Да мне-то откуда знать! Но если хотите получить от меня совет…

– То… что?

– Садитесь-ка сами в карету и поезжайте к нему с миром.

– Да у меня на сегодня назначены еще несколько посетителей!

– Примите их завтра.

– Я потеряю их голоса.

– Лучше потерять три голоса, чем тысячу.

– Вы правы… Батист! – закричал г-н Рапт, названивая в колокольчик. – Батист!

Лакей появился на пороге.

– Карету! – приказал граф. – И пришлите ко мне Бордье.

Спустя минуту в кабинет вернулся секретарь.

– Бордье! – сказал граф. – Я выйду по потайной лестнице. – Отошлите всех посетителей.

Торопливо поцеловав маркизе ручку, г-н Рапт поспешил вон из кабинета, однако успел услышать, как маркиза сказала секретарю:

– А теперь, Бордье, мы подумаем, как отомстить за смерть Толстушки!

XXXVI.

Глава, в которой доказывается, что два авгура не могут смотреть друг на друга без смеха

Граф Рапт примчался на улицу Сен-Гийом, где находился особняк его высокопреосвященства Колетти.

Монсеньор занимал флигель, расположенный между двором и садом. Это был прелестный уголок, гнездышко, достойное поэта, влюбленного или аббата, открытое полуденным лучам, но тщательно спрятанное от лютых северных ветров.

Внутреннее убранство павильона с первого взгляда выдавало утонченную чувственность святого человека, который здесь жил. Согретый воздух, благоуханный, располагающий к сладострастию, пьянил вас, едва вы попадали внутрь, и если бы вас ввели в комнаты с завязанными глазами, вы, вдохнув аромат, решили бы, что оказались в одном из таинственных будуаров, в которых красавцы времен Директории пели свои песни, воскуряя ладан.

Лакей, не то привратник, не то священник, пригласил графа Рапта в небольшую, едва освещенную гостиную, располагавшуюся рядом с приемной.

– Его преосвященство очень занят, – доложил слуга, – не знаю, сможет ли он вас принять. Однако не угодно ли вам назвать свое имя?..

– Доложите о графе Рапте, – приказал будущий депутат.

Лакей низко поклонился и вошел в приемную.

Несколько мгновений спустя он вернулся и сообщил:

– Его преосвященство примет ваше сиятельство.

Полковнику не пришлось слишком долго ждать. Прошло не больше пяти минут, и из приемной в сопровождении хозяина вышли два человека. Граф не сразу разглядел в полумраке их лица, но скоро узнал братьев Букмонов: только они умели так униженно кланяться.

Это в самом деле были Сюльпис и Ксавье Букмоны.

Господин Рапт поклонился им как мог любезнее и вошел в приемную в сопровождении епископа, который ни за что не хотел проходить первым.

– Я никак не ожидал, что вы окажете мне честь и доставите удовольствие своим визитом именно сегодня, ваше сиятельство, – молвил его – преосвященство, указав графу Рапту на козетку, и сел сам.

– Отчего же нет, монсеньор? – спросил граф.

– Потому что накануне выборов у такого государственного мужа, как вы, – смиренно отвечал монсеньор Колетти, – есть, должно быть, дела поважнее, чем визит к бедному затворнику вроде меня.

– Ваше преосвященство! – поспешил прервать его граф, видя, как далеко мог его завести этот жеманный лицемер. – Маркиза де Латурнель любезно сообщила, к моему величайшему удивлению и огорчению, что я совершенно лишился вашего доверия.

– Маркиза де Латурнель, может быть, преувеличила, – перебил его аббат, – когда сказала «совершенно».