Сальватор. Том 2
Шрифт:
– Но, ваше сиятельство… – возразил было епископ и покраснел.
– Не говоря уж о политических клятвах, – продолжал депутат, – которые и даются-то лишь для того, чтобы их разгласить, то есть нарушить, вы нарушили и многие другие…
– Ваше сиятельство! – возмутился епископ.
– Вы, монсеньор, принесли клятву целомудрия, – продолжал граф, – но, как всем известно, являетесь самым галантным аббатом в Париже.
– Вы меня оскорбляете, граф! – закрыв лицо руками, молвил епископ.
– Вы принесли клятву воздержания, – продолжал дипломат, – а сами стали богаче меня: ведь у вас одних долгов на сто тысяч франков! Вы дали клятву.
– Ваше сиятельство! – вскочил епископ. – Я не стану больше вас слушать. Я думал, вы пришли с миром, а вы принесли войну. Что же, пусть так!
– Послушайте, ваше преосвященство! – переменил тон будущий депутат. – Если мы станем воевать, никто из нас от этого не выиграет. И я пришел к вам не с войной, как вы утверждаете.
Если бы это входило в мои намерения, я бы не имел чести разговаривать с вами в эту минуту.
– Чего же вы от меня хотите? – смягчился епископ.
– Я желал бы знать, о каком из моих грехов вам стало известно, – отчетливо проговорил граф Рапт.
– О страшном грехе! – пробормотал епископ, подняв глаза к потолку.
– О каком именно? – продолжал настаивать граф.
– Вы женились на собственной дочери, не так ли? – спросил монсеньор Колетти, пряча лицо и усаживаясь на козетку Граф бросил на него презрительный взгляд, словно хотел сказал: «Ну и что дальше?»
– Вы узнали об этом от графини? – только и спросил он.
– Нет, – возразил епископ.
– От маркизы де Латурнель?
– Нет, – снова возразил епископ.
– Стало быть, от супруги маршала де Ламот-Тудана?
– Я не могу вам это сказать, – покачал головой епископ.
– Я так и думал, вы ведь ее духовник.
– Поверьте, я узнал об этом не на исповеди, – поспешил заверить прелат.
– Я верю, – сказал г-н Рапт, – я в этом даже не сомневаюсь, ваше преосвященство. Да, это правда! – продолжал он, глядя на епископа в упор. Она, несомненно, ужасна, как вы сказали, но я не боюсь в ней сознаться. Да, я женился на своей дочери, но, так сказать, «духовно», да позволено мне будет так выразиться, а не «материально», как вы, очевидно, думаете Да, я совершил это преступление, ужасное в глазах общества, а также с точки зрения Кодекса. Но, как вы знаете, Кодекс существует для людей двух сортов: тех, что находятся ниже, таких, как презренные преступники, и тех, что находятся выше, как вы и я, монсеньор.
– Ваше сиятельство! – воскликнул епископ, озираясь, словно боялся, как бы их не услышали.
– Что ж, ваше преосвященство, – продолжал граф Рапт. – В обмен на вашу тайну я открою вам другую, и, уверен, она покажется вам не менее любопытной.
– Что вы хотите сказать? – насторожился епископ.
– Вы помните наш разговор перед моим отъездом в Россию, когда мы гуляли вечером в парке Сен-Клу?
– Я помню, что мы гуляли в парке, – проговорил епископ и покраснел, – а вот наш разговор припоминаю весьма смутно.
– В таком случае я вам его напомню, монсеньор, или, вернее, перескажу вкратце. Вы просили вам помочь получить сан архиепископа. Я не забыл о вашей просьбе и сделал все, что мог.
На следующий же день после моего отправления в Санкт-Петербург я обратился с письмом к его святейшеству, напомнив ему, что в ваших жилах течет кровь Мазарини, но главное – вы унаследовали его гений; я также настоял на скорейшем ответе. Он должен прийти со дня на день.
– Поверьте, ваше сиятельство, я тронут вашей добротой, – пролепетал епископ. – Но я и не думал, что способен выразить столь честолюбивое желание. Я сожалею, что разделяющий нас грех не позволяет мне поблагодарить вас так, как бы мне хотелось; ведь такой грешник, как…
Граф Рапт его остановил.
– Погодите, монсеньор, – молвил он, с трудом сдерживая смех, – я вам обещал тайну, а напомнил о сущей безделице. Вы желаете стать архиепископом, я пишу к его святейшеству, мы ожидаем ответа. Ничего необычного в этом нет. Но вот вам тайна, и я всецело и полностью полагаюсь на вас, ваше преосвященство, открывая ее вам, потому что это государственная тайна.
– Что вы хотите мне сообщить? – воскликнул епископ, возможно проявив при этом излишнюю суетливость, так как дипломат усмехнулся.
– Пока маркиза де Латурнель находится при вас, – продолжал граф, – врач монсеньора де Келена находится при мне.
Епископ широко раскрыл глаза, словно хотел воочию убедиться: тот, кто сообщал ему о визите личного доктора архиепископа, был добрым вестником.
Граф Рапт сделал вид, что не замечает, с каким напряженным вниманием монсеньор Колетти следит за его словами, и продолжал:
– Врач монсеньора, обычно очень жизнерадостный, как и его собратья, у которых хватает разума весело принимать то, чему они не в силах помешать, показался мне не на шутку огорченным, и я был вынужден спросить, что послужило причиной его скорби.
– Что же было с доктором? – спросил епископ, притворяясь взволнованным. – Я не имею чести быть его другом, но знаю его достаточно близко, чтобы проявлять к нему интерес, не говоря уж о том, что он – достойный уважения католик, так как ему покровительствуют наши преподобные отцы Монружа!
– Причину его печали понять несложно, – ответил г-н Рапт, – и вы поймете ее лучше, чем кто бы то ни было, ваше преосвященство, когда я вам скажу, что наш прелат болен.
– Монсеньор болен? – вскричал аббат с ужасом, прекрасно разыгранным перед любым другим человеком, но только не перед актером по имени граф Рапт.
– Да, – ответил тот.
– Опасно? – пристально глядя на собеседника, продолжал епископ.
В этом взгляде были целая речь и немой вопрос, выразительный и настойчивый. Этот взгляд означал: «Я вас понимаю, вы мне предлагаете место архиепископа Парижского в обмен на молчание. Мы друг друга понимаем. Но не обманывайте меня, не пытайтесь меня провести, или горе вам!
Можете быть уверены: я все силы приложу к тому, чтобы вас свалить».
Вот что означал этот взгляд, а может, и нечто большее.