Сальватор. Том 2

Дюма-отец Александр

Госпожа де Латурнель только что вышла, и граф застал в кабинете одного Бордье.

– Вы вернулись вовремя, ваше сиятельство, – сказал секретарь, – я с нетерпением вас ожидаю.

– Что случилось, Бордье? – спросил депутат, бросив шляпу на стол и опустившись в кресло.

– Мы еще не закончили с избирателями.

– Как?!

– Я освободил вас от всех посетителей, но одного выпроводить не смог.

– Он известен?

– Как все буржуа. У него около ста голосов.

– Как его зовут?

– Бревер.

– Чем

занимается этот Бревер?

– Он пивовар.

– Так вот почему в квартале его прозвали Кромвелем?

– Да, ваше сиятельство.

– Фу! – с отвращением бросил г-н Рапт. – И чего хочет этот торговец пивом?

– Я знаю только, чего он не хочет: уходить.

– Да чего он просит?

– Встречи с вами! Уверяет, что не уберется, даже если ему придется ждать всю ночь.

– Говорите, у него в кармане сто голосов?

– Не меньше ста, ваше сиятельство.

– Значит, его непременно придется принять?

– Думаю, вам этого не избежать, ваше сиятельство.

– Мы его примем, – с видом мученика произнес будущий депутат. – Но сначала вызовите Батиста: я с самого утра ничего не ел и умираю с голоду.

Секретарь позвонил, вошел Батист.

– Принесите мне бульону с пирожком, – приказал граф Рапт. – По дороге на кухню зайдите в приемную и пригласите господина, который там ожидает.

Он обернулся к секретарю:

– У вас есть точные сведения об этом человеке?

– Более или менее точные, – ответил секретарь и, заглянув в листок, прочел:

«Бревер, пивовар, человек открытый, искренний, друг фармацевта Рено, из крестьян, скопил состояние за тридцать пять лет упорного труда, не любит лесть, излишнюю любезность, доверчив со своими людьми, подозрителен со всеми остальными, пользуется уважением в квартале. Словом, сто голосов».

– Хорошо! – проговорил граф Рапт. – Он много времени не займет. Мы с ним быстро договоримся.

Лакей доложил:

– Господин Бревер!

Человек лет пятидесяти с небольшим, рослый, с открытым лицом вошел в кабинет.

– Сударь! – с поклоном начал новоприбывший. – Простите, что, будучи вам незнаком, я с такой настойчивостью добивался у вас приема.

– Господин Бревер! – отвечал депутат, внимательно вглядываясь в лицо посетителя, словно по линиям его лица определял, как себя с ним держать. – Я не могу сказать, что вы мне незнакомы, ведь я знаю имена своих врагов – а вы из их числа, – как и своих друзей.

– Я действительно далек от того, чтобы испытывать к вам дружеские чувства, но и вашим недругом себя не считаю. Я категорически против вашей кандидатуры, и, вероятно, так будет всегда, не из-за вас лично, а из-за системы – губительной, на мой взгляд, – за которую вы ратуете. Если не считать этой вражды партий, сугубо политической, я отдаю должное вашему огромному таланту, сударь.

– Вы мне льстите, – с притворным смущением отозвался г-н Рапт.

– Я никогда никому не льщу, сударь, – сердито возразил пивовар, – как не люблю, чтобы льстили мне. Однако пора, я думаю, сообщить вам о цели моего визита.

– Прошу вас, господин Бревер.

– Сударь! Вчера я, к своему изумлению, прочел в своей газете – ведь «Конститюсьонель» не совсем правительственная газета – предвыборный циркуляр, с позволения сказать, кредо, подписанное вашим именем. Это в самом деле писали вы?

– А вы в этом сомневаетесь, сударь? – вскричал граф Рапт.

– Я буду в этом сомневаться до тех пор, сударь, пока не услышу подтверждения из ваших уст, – холодно вымолвил избиратель.

– Да, сударь, подтверждаю это вам, – сказал граф.

– Мне это кредо показалось патриотичным и отвечающим чаяниям либеральной партии, которую я представляю; оно соответствует убеждениям, ради которых я жил и умру; я был глубоко тронут, а мнение, которое до того сложилось у меня о вас, было поколеблено!

– Сударь!.. – скромничая, прервал его будущий депутат.

– Да, сударь, – продолжал настаивать избиратель, – я многое бы дал, чтобы после прочтения этих строк пожать руку того, кто их написал.

– Сударь! – снова перебил г-н Рапт, скромно опуская глаза. – Вы по-настоящему тронули меня! Симпатия такого человека, как вы, мне дороже, чем общественное признание.

– Однако я не решился бы на этот поступок, – продолжал пивовар, ничуть не смутившись неприкрытой лестью графа, – итак, я не пришел бы к вам, если бы мой старый друг Рено, бывший аптекарь из предместья Сен-Жак, не зашел ко мне после встречи с вами.

– Ваш друг Рено – настоящий гражданин! – с воодушевлением воскликнул граф.

– Да, он истинный гражданин, – подтвердил г-н Бревер. – Один из тех, что совершают революцию, но не извлекают из этого личной выгоды. Ваше доброе отношение к моему старому другу и подтолкнуло меня к тому, чтобы нанести вам этот визит.

Словом, я к вам пришел с одной целью: убедиться, что я могу со всем доверием отдать за вас свой голос и уговорить друзей последовать моему примеру.

– Выслушайте меня, господин Бревер, – сказал кандидат, внезапно сменив тон; он понял, что избрал неверный путь и что в разговоре с г-ном Бревером нужно скорее держать себя суровым воином, а не любезным придворным. – Я буду с вами откровенен!

Любой другой на месте г-на Бревера, услышав подобные слова из уст графа, заподозрил бы неладное и стал бы держаться настороже. Однако г-н Бревер, да простят нам эту фразу, принадлежащую, кажется, Ла Палиссу, был слишком прост, чтобы быть подозрительным. Именно те, кто более всего не доверяют правительствам, легче всего и попадаются на удочку тех, кто эти правительства представляет. Итак, пивовар стал слушать во все уши.