Сальватор
Шрифт:
– Я прошу тебя посвятить мне только один вечер, – ответил на это предложение Сальватор.
Затем, сказав, что ему нужны его руки, и не вдаваясь в объяснения, назначил плотнику встречу в девять часов вечера следующего дня на бульваре Инвалидов.
Там, указав ему на стоявший рядом с калиткой парка каштан с густой кроной, сказал:
– Ты взберешься на это дерево и просидишь на нем, не шевелясь, спрятавшись и не издавая ни малейшего звука, до полуночи. В полночь, может быть, даже чуть раньше, ты увидишь, как перед калиткой будет прохаживаться один человек. Следи за ним внимательно и не шевелись, чтобы ни случилось. В полночь с другой стороны к калитке подойдет некая дама, которая будет говорить с этим человеком о делах. В обмен на десять пачек денег он передаст ей десять писем. Ты ничего не предпринимай. Когда эта дама получит десятое письмо, она произнесет такие слова: Мы в расчете. Как только она их произнесет, прыгай на этого человека, хватай его за горло и сжимай до тех пор, пока он сам не отдаст тебе эти деньги. В остальном действуй по обстоятельствам. Можешь ударить его несильно, если хочешь. Но бей только тогда, когда ничего другого тебе не останется.
Мы видели уже, что Жан Бычок в точности исполнил часть полученных от Сальватора инструкций. Давайте теперь посмотрим, как он будет выполнять остальные.
Мы оставили Жана Бычка в тот момент, когда он сжал горло графа Эрколано до такой степени, что тот потерял способность говорить. Но пока мы с вами отвлеклись на объяснения, которые только что дали нашим читателям, рука плотника продолжала сжиматься и у авантюриста уже вывалился язык.
– Хватит, – сказал Жан Бычок, разоружив противника и приведя его в должную кондицию, – теперь давай поговорим.
Граф Эрколано издал какой-то сдавленный звук.
– Ты согласен? Отлично! – сказал Бартелеми, по-своему истолковав хрип графа. – В таком случае, – продолжил он угрожающим тоном, – ты сейчас отдашь мне то, что тебе только что вручила эта молодая женщина.
Авантюрист задрожал, словно услышав трубы последнего суда. На сей раз он ничего не ответил Жану Бычку. Он не издал ни звука.
Ему не хватало воздуха, или он отказывался?
Он уже задыхался, но продолжал отказываться.
Жан Бычок повторил свою просьбу, сопроводив ее дополнительным сжатием горла противника.
Граф Эрколано, руки которого были свободными, попытался было схватить противника за воротник.
– Убери лапы! – сказал Жан Бычок.
И так сильно шлепнул графа по запястью, что чуть было не отбил ему руку.
Затем Жан Бычок чуть усилил сдавливание, от чего граф Эрколано высунул язык еще на дюйм.
Возможно, читатель задаст вопрос, почему Жан Бычок, вместо того чтобы требовать от графа Эрколано такую тягостную услугу, которая претила всему существу последнего: отдать ему то, что он взял, не мог сам просто забрать деньги из его кармана? Ведь взять их самому было ничуть не труднее, чем отнять у противника пистолеты и кинжал и перебросить их через стену парка.
На это ответим, что Сальватор сказал плотнику: «Сжимай ему горло до тех пор, пока сам не отдаст тебе эти деньги». А Жан Бычок, исполняя данный ему приказ, не хотел забирать деньги и продолжал сжимать горло графа Эрколано для того, чтобы подвести его к этому поступку.
– Ах, так! Ты не желаешь отвечать? – сказал Жан Бычок, не понимая, что шантажист просто не мог произнести ни единого звука и принимая его молчание за нежелание отвечать.
Поэтому, стараясь добиться ответа, он еще крепче сдавил горло вымогателя.
Но, несмотря на это, и особенно из-за этого тот был не более красноречив, чем раньше.
Он только делал руками отчаянные движения, которые показали Жану Бычку, что в молчании противника было не столько уж упрямства, сколько он предполагал.
Он чуть ослабил хватку для того, чтобы прочесть на лице противника то, чего тот не хотел сказать вслух.
Лицо графа было лиловым, налившиеся кровью глаза вылезли из орбит, язык высунулся настолько, что доставал уже до галстука.
Жан Бычок понял, в чем было дело.
– Ну надо же, до чего этот человек упрям! – сказал он.
И снова затянул гайку.
На сей раз перед глазами авантюриста промелькнули тысячи похоронных огней. Пока ему сжимали горло, он еще сопротивлялся, но после того, как ему дали возможность вздохнуть, а потом снова перекрыли кислород, он живо сунул руку в карман и уронил или бросил на землю девять пачек банкнот.
Жан Бычок, не отпуская горло противника, ослабил хватку. Авантюрист с шумом вздохнул.
Но когда в легкие графа Эрколано проник свежий ночной воздух, в сердце его затеплилась надежда.
Роясь в кармане, в который он положил деньги, граф Эрколано нащупал рукой нож. Обыкновенный нож, которым он пренебрег бы в любой другой ситуации. Но теперь он показался ему кинжалом сострадания.
Вот почему он бросил на землю только девять пачек банкнот, а не десять.
Он рассчитывал, что, роясь в кармане в поисках десятой пачки, сможет раскрыть нож, после чего добьется равенства сил в этой схватке.
Жан Бычок, продолжая держать графа Эрколано, пересчитал лежавшие на земле пачки. Увидев, что их всего девять, он потребовал отдать ему десятую.
– Дайте же мне найти ее в кармане, – сказал вымогатель хриплым голосом.
– Правильно, – сказал Жан Бычок, – давай, ищи!
– Тогда отпустите меня!
– Отпущу, когда отдашь десятую, – ответил Жан Бычок.
– А, вот она, ваша пачка, – сказал вымогатель, бросая десятую пачку рядом с девятью остальными и успев уже открыть нож в глубинах своего бездонного кармана.
Жан Бычок был верен своему слову. Он сказал противнику, что отпустит его, когда получит десятую пачку. Теперь, увидев, что все деньги на земле, он отпустил его.
И тут граф Эрколано решил, что в тот момент, когда плотник повернется к нему спиной и наклонится, чтобы поднять лежащие в трех шагах от него деньги, он сможет наброситься на него с ножом и если не убить, то уж по крайней мере продырявить ему шкуру. Но надежда эта была безумной, мечта пустой. Хотя Жан Бычок и не был изобретателем пороха, который казался прекрасным разрушительным средством такому одаренному человеку, он разгадал гнусный замысел своего противника и смотрел на деньги только одним глазом.