Сальватор
Шрифт:
Они вошли в дом. Аббат взял ключ от своей комнаты. Тот человек остался внизу, разговаривая с консьержкой и поглаживая кошку.
– Рассмотрите повнимательнее этого человека, когда мы будем выходить, – сказал Сальватор, поднимаясь по лестнице вслед за Домиником.
– Какого человека?
– Того, что разговаривает сейчас с вашей привратницей.
– Зачем?
– Затем, что он будет сопровождать нас до самой заставы, а вас, возможно, и еще дальше.
Они вошли в комнату Доминика.
После тюрьмы «Консьержери» и префектуры полиции эта комната могла показаться оазисом. Заходящее солнце освещало ее в этот час своими самыми ласковыми лучами. На цветущих платанах Люксембургского сада щебетали птички. Воздух был чист. Только войдя в это пристанище, человек начинал сразу же чувствовать себя счастливым.
У Сальватора сердце сжалось при мысли о том, что бедному монаху приходится покинуть эту священную обстановку и отправиться бродить по дорогам, переходя из страны в страну под обжигающим солнцем юга, под ледяным ветром его ночей.
Аббат остановился посреди комнаты и оглядел ее.
– Я так был счастлив здесь! – сказал он, выражая словами мысли своего друга. – Я провел в этом мирном убежище самые приятные часы моей жизни. Здесь я вкушал наслаждение учебы, утешение от Господа. Подобно монахам, живущим на острове Табор или на Синае, здесь ко мне приходили воспоминания о прошедшей жизни, откровения о жизни будущей. Здесь проходили, будто живые, самые радужные мечты моей молодости, самые восхитительные видения моего отрочества. Я желал только одного: иметь друга. Бог дал мне этого друга в лице Коломбана, но Бог и отнял его у меня. И все же он дал мне нового друга – вас, Сальватор! Свершилась воля Божья!
Сказав это, монах взял какую-то книгу, которую сунул в карман своего одеяния. Затем повязал поверх своих белых одежд простой черный шнур. Пройдя мимо Сальватора, он взял в углу комнаты длинный сосновый посох и показал его другу.
– Я принес его из одного печального паломничества, – сказал он. – Это – единственное вещественное воспоминание о Коломбане.
Затем, из боязни размягчиться и зарыдать, он добавил, не теряя ни минуты:
– Может быть, пойдем, друг мой?
– Пошли! – ответил Сальватор и поднялся на ноги.
Они спустились вниз. У привратницы никого не было: следивший за ними человек стоял на углу улицы.
Молодые люди прошли через Люксембургский сад. Человек проследовал за ними. Они вышли на аллею Обсерватории, прошли по улице Касини, миновали предместье Сен-Жак и прошли в полном молчании заставу Фонтенбло под любопытными взглядами таможенников и простолюдинов, не привыкших видеть монашеские одеяния. На протяжении всего пути тот человек неотступно следовал за молодыми людьми.
Мало-помалу дома стали попадаться все реже, расстояние между ними все увеличивалось, и наконец перед ними открылась равнина, на которой раскачивались колосья.
– Где вы заночуете сегодняшней ночью? – спросил Сальватор.
– В первом же доме, где захотят предоставить мне кров, – ответил монах.
– Вам придется смириться с тем, что именно я предоставлю вам этот кров.
Монах покорно кивнул в знак согласия.
– В пяти лье отсюда, – продолжал Сальватор, – чуть дальше Кур-де-Франс, слева, вы увидите тропинку, которую узнаете по столбу, на нем нарисован белый крест в виде герба. Из тех, что называют крестом на лапках.
Доминик снова кивнул.
– Вы пройдете той тропинкой, она проведет вас через заросли ольхи, тополя и ив, и увидите в свете луны маленький домик. На двери этого домика будет такой же белый крест, как и на столбе.
Доминик кивнул в третий раз.
– Рядом с домиком растет ива с дуплом, – продолжал Сальватор. – Вы сунете руку в дупло этой ивы и найдете там ключ от двери дома. Возьмите его и откройте дверь. На эту ночь и на столько ночей, сколько пожелаете, хижина будет в вашем полном распоряжении.
У монаха даже и мысли не возникло спросить у Сальватора, зачем ему нужен был дом у реки. Он просто обнял своего друга.
Молодые люди обнялись. Их сердца были полны волнения.
Пришло время расстаться.
Аббат ушел.
Сальватор продолжал стоять неподвижно на том же самом месте, где они расстались, следя взором за удаляющейся в сумерках фигурой монаха.
Если бы кто увидел этого красивого монаха, который мирно и важно, опираясь на сосновый посох, в развевавшихся на ветру ослепительно белых одеяниях и накинутом поверх них плаще, уходил в длительное и утомительное паломничество, если бы кто увидел, как этот прекрасный монах босиком ступал ровными и уверенными шагами, тот непременно почувствовал бы в душе одновременно сострадание и грусть, уважение и восхищение им.
Наконец Сальватор, потеряв его из виду, сделал знак, говоривший: «Да хранит его Бог!», и возвратился в этот вонючий и грязный город. В душе у него было одним огорчением больше и одним другом меньше.
Глава XXX
Девственный лес на улице Ада
Оставим аббата Доминика на его пути в Италию. Пусть он продолжает совершать свое грустное и длительное паломничество длиною в триста пятьдесят лье с сердцем, наполненным тревогой, с израненными об острые камни ногами, и посмотрим, что произошло приблизительно за три недели до его отправления в дальний путь. То есть в понедельник 21 мая в полночь в доме, а если точнее, в парке перед неким необитаемым домом в одном из самых густонаселенных предместий Парижа.
Наши читатели, возможно, помнят, как однажды, весенней ночью Кармелита и Коломбан в те быстро прошедшие времена их счастья посетили могилу Лавальер. В ту самую ночь, если читатель помнит, они, пройдя по улицам Сен-Жак и Валь-де-Грас, повернули налево и подошли на улице Ада к маленькой деревянной решетчатой двери, которая вела в бывший сад монастыря Кармелиток.
Так вот, по другую сторону улицы, а следовательно, справа от Обсерватории, почти напротив сада монастыря Кармелиток есть небольшая дверца с низким сводом. Она сделана из стальных прутьев и закрыта на железную цепь.