Сальватор
Шрифт:
Что же касается мальчика, то читатели уже в общих чертах знают, как он воспитывался.
Он взрослел.
Его послали в Париж, в один из лучших столичных коллежей. Отец и мать всячески сокращали расходы, чтобы дать сыну все необходимое; из экономии они переехали из Сен-Мало на ферму, дававшую от тысячи двухсот до тысячи четырехсот франков дохода; на образование Петруса уходили все остальные не очень большие их деньги.
В 1820 году капитан Эрбель (ему в те времена было не больше пятидесяти лет, и он умирал от скуки, наблюдая за тем, как зарастает травой ферма) сообщил однажды жене, что один гаврский судовладелец предлагает ему отправиться в Вест-Индию.
Супруги решили, что Пьеру необходимо принять участие в этом предприятии и попытаться удвоить свое состояние.
Капитан вложил в это дело тридцать тысяч франков.
Однако счастливые дни миновали! В Мексиканском заливе трехмачтовое судно попало в страшный шторм и разбилось об Алакранские скалы, куда более коварные, чем античная Сцилла. Корабль затонул; капитан и самые выносливые пловцы выбрались на коралловые рифы, выступавшие из воды, уцепились за них, а на третий день несчастных моряков, умиравших от голода и разбитых усталостью, подобрал испанский корабль.
Эрбелю оставалось лишь вернуться домой. Капитан испанского судна, державший курс на Гавану, высадил его в этом порту, а там помог пересесть на корабль, готовившийся к отплытию во Францию.
Старый корсар вернулся домой опечаленный, с понурой головой, и никто не хотел верить, что потеря судна могла до такой степени огорчить человека, испытавшего на себе все превратности судьбы.
Нет, не это его огорчало, но истинную причину своей печали он открыть не смел.
В последнюю ночь, которую Эрбель провел, уцепившись за риф, когда силы покидали его, живот был пуст, а в голове шумело от оглушительного рева, когда море разбивалось вокруг него о рифы, с капитаном произошло то, что недоверчивый человек назвал бы бредом, а легковерный — видением.
Около полуночи — капитан лучше других умел определять время по звездам — луна спряталась в облаках и сразу сделалось темнее; потом капитану почудился шум крыльев над головой и голос, приказавший волнам: «Уймитесь!»
Голос принадлежал морским духам.
И, как бывает в фантасмагориях, когда издалека появляется силуэт сначала едва различимый, а потом он становится все больше и наконец достигает нормальных размеров, капитан увидел, как к нему подходит или, точнее, скользит по волнам женщина, закутанная в вуаль, и останавливается перед ним. По всему его телу пробежала дрожь: под вуалью он сейчас же узнал Терезу.
Но даже если бы у него и оставалось хоть малейшее сомнение, оно вскоре все равно рассеялось бы.
Приблизившись к нему, женщина подняла вуаль.
Капитан хотел было крикнуть или заговорить с тенью, но она приложила палец к бескровным губам, будто приказывая ему молчать, и прошептала (голос ее был едва слышен, и капитан понял, что имеет дело не с живым существом):
— Возвращайся скорее, Пьер! Я жду тебя, чтобы умереть!
И, будто внезапно лишившись магической власти, поддерживавшей ее на волнах, тень медленно погрузилась в воду, сначала по щиколотку, потом по колено, по пояс, по шею и наконец с головой: видение исчезло… Успокоившееся на время море снова вздыбилось, закоченевшего капитана снова обдало пронизывающими брызгами, и все стало как прежде.
Эрбель обратился с расспросами к товарищам, однако те, поглощенные своими страданиями и страхом, ничего не видели: все будто происходило для одного капитана.
Видение это придало ему сил. Он решил, что не имеет права умереть, не повидавшись с Терезой, раз она ждет его возвращения, чтобы самой умереть.
Как мы уже сказали, на следующий день несчастных обнаружило и подобрало испанское судно. И по мере того как они приближались к берегам Франции, видение это — уже не в глазах, а в памяти капитана — становилось все более отчетливым, ярким, осязаемым.
Наконец Эрбель высадился в Сен-Мало, где он отсутствовал два с лишним года.
Первый же знакомый, которого он встретил в гавани, от него отвернулся.
Он догнал того, кто, как ему показалось, его избегал.
— Так Тереза очень больна? — спросил капитан.
— Вы, стало быть, знаете? — обернулся к нему знакомый.
— Да, — кивнул Эрбель. — Скажите же, что с ней!
— Мужайтесь, капитан!
Эрбель побледнел.
— Вчера я слышал, что она умерла.
— Не может быть! — воскликнул капитан.
— Почему? — удивился его собеседник.
— Она сама недавно сказала, что дождется моего возвращения.
Знакомый капитана решил, что тот сошел с ума, но не успел расспросить его об этом новом несчастье: Пьер заметил другого своего знакомого, выехавшего на верховую прогулку, бросился к нему и попросил одолжить коня. Тот не стал возражать, видя, как Эрбель побледнел и изменился в лице. Капитан прыгнул в седло и пустил лошадь в галоп, а через двадцать минут уже отворял дверь в спальню жены.
Несчастная Тереза приподнялась на постели, словно чего-то ожидая. Петрус, с трудом сдерживая рыдания, стоял у ее изголовья. Вот уже целый час он думал, что мать бредит; она всем своим существом обратилась в сторону Сен-Мало и приговаривала:
— Сейчас твой отец сходит на берег… вот он о нас справляется… теперь садится на лошадь… подъезжает к дому…
И действительно, как только умирающая произнесла последние слова, послышался топот копыт, потом дверь распахнулась и на пороге появился капитан.
Души и тела супругов слились воедино, так что даже смерть не решалась их разлучить; слова были излишни, муж и жена просто соединились в последнем объятии.
Оно было долгим и мучительным, а когда капитан разжал руки, Тереза уже была мертва.
Ребенок занял в отцовском сердце место матери.
Потом могила потребовала отдать ей мертвое тело. Париж потребовал возвращения мальчика. Капитан остался один.
С этого времени Пьер Эрбель жил грустно и уединенно на своей ферме, предаваясь воспоминаниям о славном прошлом, о приключениях, страданиях, счастье.