Сальватор
Шрифт:
Регина увидела, что браслеты мешают Петрусу.
— Простите, друг мой, — сказала она. — Я пришла в том, в чем была, боясь, что заставлю вас ждать. И потом, я сама торопилась вас увидеть. Помогите мне избавиться от всех этих драгоценностей.
Она стала один за другим расстегивать браслеты, и на землю полились, будто сверкающий дождь, все эти рубины, изумруды и сапфиры, оправленные золотом.
Петрус хотел их собрать.
— О, оставь, оставь, — сказала она с беззаботностью богатой аристократки, — Нанон подберет. Вот тебе, любимый Петрус, мои руки, теперь они в полной твоей власти: нет больше цепей, пусть даже золотых; нет препятствий, даже если это бриллианты!
Что на это скажешь? Остается лишь преклонить колени и обожать!
Молодой человек так и сделал. Подобный индусу во власти восхитительного сна, молчаливого созерцания красоты или наркотического опьянения — Петрус обожал!
Наступило недолгое молчание; взгляд Петруса словно растворялся во взгляде Регины, его душа будто оживала в душе девушки.
— Ах, Регина, любимая! — вскричал он в порыве страсти. — Господь может призвать меня теперь к себе, потому что я прикоснулся руками и устами к неведомому цветку, который зовется человеческим блаженством, и не умер. Никогда, даже в мыслях, самая моя сокровенная мечта не приносила мне и частицу той радости, какую дарите мне вы, мое благодетельное божество. Я вас люблю, Регина, несказанно! Для меня не хватит времени, не хватит жизни, мне не хватит и вечности, чтобы повторять: «Я люблю тебя, Регина! Я люблю тебя!»
Молодая женщина приложила руку ему к губам.
Как мы уже сказали, Регина сидела, а Петрус лежал у ее ног. Но, целуя руку Регины, он приподнялся. Однако, обхватив другой рукой шею Регины, он вдруг поднялся на ноги.
Так получилось, что теперь она сидела, а он стоял, возвышаясь над нею во весь рост.
Тут он вспомнил о своей бедности и вздохнул.
Регина вздрогнула: она поняла, что это вздох не любви, а скорби.
— Что с вами, друг мой? — испуганно спросила она.
— Со мной? Ничего, — ответил Петрус и покачал головой.
— Да нет же, Петрус, вы печальны. Говорите, я приказываю.
— У меня были большие огорчения, дорогая.
— У вас?
— Да.
— Когда?
— В последнее время.
— И вы ничего мне не сказали, Петрус? Что случилось? Рассказывайте! Да говорите же!
Регина подняла голову, чтобы лучше видеть Петруса.
Ее глаза, полные любви, сияли так же ярко, как бриллианты, украшавшие ее волосы.
Если бы Петрус видел лишь глаза Регины, он бы, возможно, заговорил.
Но были еще бриллианты.
Бриллианты его завораживали.
Разве не жестоко было открыть этой светской даме, столь же богатой, как и красивой, что ее возлюбленный — нищий художник, чью мебель через несколько дней пустят с молотка?
Кроме того, этот нищий художник, признаваясь в своей бедности перед богатой дамой, был бы вынужден в то же время признаться своей безупречной подруге в том, что он едва не предал отца.
И мужество вновь ему изменило.
— Злая! — сказал он. — Еще бы я не был печальным, когда мне пришлось покинуть Париж и не видеться с вами целых шесть дней!
Регина потянула его к себе и подставила лоб для поцелуя.
Петрус задрожал от радости и прижался к нему губами: молодой человек светился счастьем.
В это мгновение свет нарождавшейся луны упал Петрусу прямо на лицо.
Увидев его в этом великолепном освещении, Регина восхищенно вскрикнула:
— Вы мне иногда говорите, что я красива, Петрус.
Молодой человек ее перебил.
— Я говорю это всегда, Регина! — воскликнул он. — Если не говорю, так думаю!
— Позвольте и мне сказать вам, что вы прекрасны.
— Я? — удивился Петрус.
— Разрешите вам сказать, что вы прекрасны и я вас люблю, мой благородный Ван Дейк! Знаете, я видела вчера в Лувре портрет этого великого художника; его талантом наделил вас Господь, и его именем я называю вас сейчас. Вспоминая историю, слышанную в Генуе, об отношениях Ван Дейка и графини де Бриньоле, я чуть было не сказала вам — какое счастье, Петрус, что мы не были рядом в тот момент — да, я чуть было не сказала: «Я принадлежу вам, как она принадлежала ему, потому что вы так же хороши собой, как он, а люблю я, несомненно, еще сильнее, чем она — его».
Петрус не сдержал радостного крика.
Он опустился рядом с ней и, обняв за талию, нежно привлек к себе.
Регина склонилась, словно пальма под вечерним ветерком; положив голову Петрусу на грудь, она стала с улыбкой прислушиваться к учащенному биению его сердца, и каждый удар словно говорил ей: «Регина, я люблю тебя!»
Эта красивая пара выглядела изумительно: ангелу счастья следовало бы превратить их в камень.
Слова замерли у них на губах. Что они могли сказать друг другу? Девушка ощущала на своих волосах дыхание Петруса и вздрагивала, будто мимоза от дыхания птички.
Она закрыла глаза, испытывая невыразимое наслаждение, которое дарует умирающему вера в то, что он проснется в другом мире под взглядом Всевышнего.
Так они провели целый час в этом дурманящем оцепенении; каждый из них упивался счастьем, дарил этим счастьем другого и молча им наслаждался, словно слишком явное свидетельство подобного блаженства должно было пробудить ревность в наблюдавших за ними звездах.
Но ни тот ни другая не сумели справиться с охватившим их волнением: дыхание обоих участилось, их взгляды увлажнились, их вздохи казались жалобой; кровь, будто море во время прилива, затопила их сердца и стучала в висках.
Регина очнулась первой, вздрогнув, словно ребенок, которому привиделся страшный сон, и, дрожа всем телом, приблизила губы к губам Петруса, прошептав:
— Уходи… Ступай… Оставь меня, Петрус!
— Уже?.. — промолвил молодой человек. — Так скоро?.. Почему я должен тебя оставить, Боже мой?!.
— Ступай же, любимый! Уходи… Уходи!
— Нам грозит опасность, обожаемый мой ангел?
— Да, большая, страшная опасность!
Петрус встал и огляделся.
Регина заставила его снова сесть и, испуганно улыбаясь, продолжала: