Сальватор
Шрифт:
— Какой великий человек!
— Какой идиот! — заметил граф Рапт. — И подумать только: такой человек, как я, вынужден обхаживать подобных людей!
— Кто следующий, Батист? — спросил секретарь.
— Господин Луи Рено, аптекарь.
Наши читатели, несомненно, помнят славного фармацевта из предместья Сен-Жак, столь ревностно помогавшего Сальватору и Жану Роберу, когда они пускали кровь Бартелеми Лелону (ему угрожал апоплексический удар, после того как Сальватор спустил его с лестницы в ночь с последнего дня масленицы на первый день Поста).
Именно из его двора, как, вероятно, помнят читатели, двое молодых людей услыхали нежные аккорды виолончели, которые привели их к нашему другу Жюстену (мы рано или поздно встретимся с ним в укромном месте, где он прячется вместе с Миной).
— Кто такой господин Луи Рено? — спросил граф Рапт, в то время как слуга пошел за аптекарем.
XXXIII
ВОЛЬТЕРЬЯНЕЦ
Секретарь взял досье и прочел о г-не Луи Рено:
«Господин Луи Рено, фармацевт; предместье Сен-Жак; владелец двух или трех домов, в том числе дома по улице Вано, который он избрал своим местожительством и где проживают двенадцать избирателей, чьими голосами он располагает; потомственный буржуа, бывший жирондист, ненавидит самое имя Наполеона, называя его не иначе как “господин де Буонапарте ”, и не может видеть священников, называя их собирательным именем “длиннорясые”; человек, с которым нужно держаться с осторожностью, классический вольтерьянец, подписывающийся на все либеральные издания, на Вольтера, выпускаемого Туке; держит табак в табакерке с Хартией».
— Какого черта этому-то здесь понадобилось? — спросил граф Рапт.
— Узнать не удалось, — отвечал Бордье, — однако…
— Тсс! Вот он! — шепнул граф.
Аптекарь появился в дверях.
— Входите, входите, господин Рено, — любезно пригласил будущий депутат и видя, что аптекарь смиренно остановился на пороге, сам подошел к нему, взял его за руку и почти силой заставил войти.
Притянув аптекаря к себе, граф Рапт с чувством пожал ему руку.
— Слишком много чести, сударь, — смущенно пробормотал фармацевт. — Право, много чести!
— Как это «слишком много чести»?! Такие порядочные люди, как вы, — большая редкость, господин Рено. Очень приятно при встрече пожать им руку. Разве не сказал великий поэт:
Все смертные равны: различье не в рожденье А в добродетельном иль грешном повеленье. [54]— Вы знаете этого великого поэта, не правда ли, господин Луи Рено?
— Да, господин граф, это бессмертный Аруэ де Вольтер. Но в том, что я знаю господина Аруэ де Вольтера и восхищаюсь им, нет ничего удивительного. Меня удивляет, откуда меня знаете вы.
54
Вольтер, «Магомет, или Фанатизм», I, 4. — Перевод Г. Адлера.
— Знаю ли я вас, дорогой господин Рено! — произнес граф Рапт тем же тоном, каким Дон Жуан говорит: «Дорогой господин Диманш, знаю ли я вас! Еще бы! И давно!» — Я был очень рад, когда узнал, что вы покидаете улицу Сен-Жак, чтобы быть поближе к нам. Ведь, если не ошибаюсь, вы теперь живете на улице Вано?
— Да, сударь, — все больше изумляясь, ответил фармацевт.
— Какому обстоятельству я обязан счастьем видеть вас, дорогой господин Рено?
— Я прочел ваш циркуляр, господин граф.
Граф поклонился.
— Да, я его прочел, потом перечитал, — подчеркнул аптекарь последние слова, — и фраза, в которой вы говорите о несправедливостях, совершающихся под покровом религии, вынудила меня, несмотря на мое решительное нежелание выходить за пределы моей сферы деятельности — ведь я философ, господин граф, — прийти к вам с визитом и представить некоторые факты в поддержку вашего заявления.
— Говорите, дорогой господин Рено, и поверьте, что я буду вам как нельзя более признателен за сведения, которые вы хотите мне сообщить. Ах, дорогой господин Рено, мы живем в печальное время!
— Время лицемерия и ханжества, сударь, — тихо проговорил аптекарь, — когда властвуют длиннорясые! Вы знаете, что недавно произошло в Сент-Ашёле?
— Да, сударь, да.
— Должностные лица, маршалы у всех на виду участвовали в процессиях со свечами.
— Это прискорбно. Но я полагаю, что вы хотели со мной поговорить не о Сент-Ашёле.
— Нет, сударь, нет.
— Ну что же, поговорим о наших делах. Ведь у нас с вами дела общие, дорогой сосед. Да вы садитесь.
— Никогда, сударь!
— Как это никогда?
— Все что хотите, господин граф, только не просите меня садиться в вашем присутствии. Я слишком хорошо знаю, чем вам обязан.
— Не стану возражать. Скажите, что вас привело ко мне, но скажите как товарищу, как другу.
— Сударь! Я домовладелец и фармацевт и достойно совмещаю оба эти занятия, о чем вы, похоже, догадываетесь.
— Да, сударь, знаю.
— Я служу аптекарем вот уже тридцать лет.
— Да, понимаю: вы начали как фармацевт, и это постепенно сделало вас домовладельцем.
— От вас ничто не скроешь, сударь. Осмелюсь сказать, что вот уже тридцать лет, хотя мы пережили консульство и империю господина Буонапарте, я не видел ничего подобного, господин граф.
— Что вы имеете в виду? Вы меня пугаете, дорогой господин Рено!
— Торговля не идет. Я едва зарабатываю на жизнь, сударь!
— Чем объясняется подобный застой, особенно в вашем деле, дорогой господин Рено?
— Это больше не мое дело, господин граф, что должно вам доказать, насколько я бескорыстен в данном вопросе. Это дело моего племянника: вот уже три месяца как я передал ему свое предприятие.
— И на хороших условиях, по-родственному?
— Именно по-родственному: в рассрочку. И вот, господин граф, дело моего племянника на время приостановилось; когда я говорю «на время», я выражаю скорее надежду, нежели уверенность. Вообразите, сударь, что все стоит на месте.
— Дьявольщина! — показывая смущение, пробормотал будущий депутат. — Кто же может препятствовать торговле вашего уважаемого племянника, спрошу я вас, дорогой господин Рено? Его политические воззрения или ваши, может быть, слишком, так сказать, передовые?