Сальватор
Шрифт:
— Да, — кивнула черкешенка.
— Вам хочется чего-нибудь?
— Да.
— Чего же?
— Пригласите священника.
В это самое мгновение камеристка объявила о прибытии маркизы де Латурнель и аббата Букмона. На время исповеди маршал с маркизой удалились в будуар княгини.
Мы знаем грехи г-жи де Ламот-Удан, а потому не станем повторяться, рассказывая читателям о ее исповеди.
Аббат Букмон, слушая рассказ о грехах княгини, очень скоро понял, насколько ответственное поручение дал ему монсеньер Колетти: г-ну Рапту была уготована достойная месть.
— Сестра! — обратился аббат к умирающей. — Вы осознаете, насколько велик ваш грех?
— Да, — ответила она.
— Вы пытались его загладить?
— Да.
— Каким образом?
— Раскаянием.
— Этого хотя и много, но недостаточно. Существуют более действенные способы для исправления грехов.
— Познакомьте меня с ними.
— Если человек украл, — после минутного размышления заговорил аббат, — то, по-вашему, его раскаяние равносильно возвращению украденной вещи?
— Нет, — сказала умирающая, не догадываясь, куда клонит аббат.
— Ваши грехи, дорогая сестра, сродни тому, о котором я веду речь, и искупаются тем же способом.
— Что это значит?
— Вы украли честь у своего супруга. Так как возместить его убытки невозможно, откровенное, честное и искреннее признание в грехе равносильно в вашем случае возвращению украденной вещи.
— Да что… — закричала было княгиня.
Внезапно она замолчала, словно боясь, что ее услышат. Она приподнялась, повернулась к аббату и так на него посмотрела, что он невольно вздрогнул, хотя был не робок.
— Вы дрожите, господин аббат? — спросила княгиня, не сводя с него пристального взгляда.
— Ну да, сестра! — смущенно пролепетал аббат.
— Вы сами дрожите при мысли о столь страшном искуплении, — в волнении продолжала умирающая.
— Да, сестра, я представляю себе возможные последствия такого признания и искренне вам сочувствую.
— Так вы беспокоитесь только за меня, господин аббат?
— Разумеется, сестра.
— Хорошо, — смирилась княгиня после минутного размышления. — Не будем больше говорить об этом и вернемся к тому способу искупления, который вы мне предлагаете.
Бедняжке никогда не приходилось так много говорить. Она на минутку умолкла, словно исчерпав свои силы, и на лбу у нее выступили капельки пота.
Аббат счел за благо промолчать. Тишину нарушила сама княгиня:
— Господин аббат! Что будет, если я не сделаю признания, которое вы от меня требуете?
— Вы обречете себя на вечные муки в мире ином.
— И полный покой для господина маршала на земле?
— Естественно, сестра, однако…
— Не считаете ли вы, господин аббат, что искупление будет еще более полным, если ценой вечного страдания я обеспечу покой моего супруга?
— Нет, — возразил аббат, чрезвычайно смущенный этим вопросом. — Нет, — повторил он, будто простое повторение этого слова, поскольку доводов не было, делало ответ более убедительным.
— Соблаговолите объяснить, почему, господин аббат! — настаивала княгиня.
— Своим спасением не торгуют, сестра, — пытался запугать несчастную женщину аббат. — Его не купить ни за какие деньги, его можно только заслужить.
— А разве обеспечить чужой покой не означает заслужить собственное спасение?
— Нет, сестра. Если бы у вас было впереди еще несколько лет, я бы предоставил Провидению просветить вас на этот счет. Но вы скоро отдадите Богу душу, и не пристало вам сомневаться в том, что отдать ее надобно чистой от всякой скверны. Я согласен: способ, которым вам надлежит смыть с себя грех, ужасен. Но выбора у вас нет, и вы должны принять то, что вам предлагается по милости Божьей.
— Значит, жизнь честного человека, запятнанного по моей вине, будет разбита? — прошептала бедная княгиня. — И подает мне этот совет священник! О Боже! Направь меня! Просвети мою душу, темную, будто тюремная камера!
— Да будет так! — заикаясь, проговорил аббат.
— Господин аббат, — решительно произнесла г-жа де Ламот-Удан, — поклянитесь перед Богом, что такое искупление необходимо.
— Всякая клятва кощунственна, сестра, — строго возразил священник.
— Тогда, господин аббат, приведите мне доводы в пользу вашего совета. Дайте хотя бы один! Я готова повиноваться, но хочу понять…
— Все это по слабости ума и из гордыни, сестра. Праведнику не нужно доказывать, он и так все чувствует.
— Это оттого, что я не чувствую, господин аббат, а потому покорно молю меня просветить.
— Повторяю, что это ваша гордыня, ваш разум восстают против совести. Зато ваша совесть вопиет, так что мне даже нет нужды повторять: «Все зло, которое ты совершила, ты же должна и исправить». Вот высший приказ, вот Божья воля. Однако что значит крик совести для извращенного ума? Предположим, что вы явитесь на Божий суд, запятнанная этим преступлением, хотя могли бы прийти чистой! Вы полагаете, Господь в своей строгости и справедливости не вызовет посланца, который скажет оскорбленному мужу: «Человек! Женщина, что была твоей перед Богом, предала тебя среди людей».
— Смилуйтесь, господин аббат! — вскричала, потерявшись, несчастная женщина.
— «Человек! — пронзительным голосом продолжал аббат. — Эта женщина получила от меня совет попросить у тебя прощения за свое прегрешение, но она оказалась преступницей и явилась преклонить колени на ступени моего трона, неся с собою скверну».
— Смилуйтесь, смилуйтесь! — повторила княгиня.
— «Нет, никакой милости! — скажет Господь. — Человек! Будь безжалостен к этой недостойной и прокляни ее имя на земле, как я накажу ее душу на небесах!» Вот какое страшное наказание готовит вам Господь — как на небесах, так и на этом свете. Повторяю: Господь не допустит, чтобы данный вам муж не остался в неведении относительно вашего преступления и своего позора.