Сальватор
Шрифт:
— Однако заседание может принести кое-что новое, и это произошло.
— Неужели?
— Да.
Все приблизились к Сальватору.
— По предложению господ де Виллеля, де Корбьера, де Пейроне, де Дама и де Клермон-Тоннера, а также по настоянию ее высочества дофины, которую очень задели крики «Долой иезуитов!», несмотря на возражения господ де Фрейсину и де Шаброля, голосовавших за частичное расформирование национальной гвардии, она распущена!
— Распущена?!
— Полностью! Вот и у меня был прекрасный чин — я был каптенармусом, — теперь я не у дел, придется искать другое занятие!
— Распущена! — повторяли слушатели, будто никак не могли поверить в это.
— То, что вы говорите, очень важно, сударь! — заявил генерал Пажоль.
— Вы находите, генерал?
— Несомненно!.. Ведь это просто-напросто государственный переворот.
— Да?.. Что ж, в таком случае его величество Карл Десятый совершил государственный переворот.
— Вы уверены в своих словах? — спросил Лафайет.
— Ах, господин маркиз!.. (Сальватор словно забыл, что Лафайет и Монморанси отказались от своих титулов ночью 4 августа 1789 года.) Я не стал бы говорить то, в чем не уверен. — Потом он прибавил непреклонным тоном: — Я полагал, что имею честь быть вам достаточно знакомым, чтобы вы не сомневались в моем слове.
Старик протянул молодому человеку руку и с улыбкой проговорил вполголоса:
— Перестаньте называть меня маркизом.
— Прошу прощения, — рассмеялся Сальватор, — но вы для меня всегда маркиз.
— Хорошо, пусть так! Для вас, человека неглупого, я готов остаться тем, кем пожелаете, но при других зовите меня генералом.
Вернувшись к первоначальной теме разговора, Лафайет спросил:
— Когда огласят этот прелестный ордонанс?
— Это уже сделано.
— То есть как? — не понял г-н де Маранд. — Почему же мне об этом ничего не известно?
— Возможно, вы узнаете в свое время. И не надо сердиться на вашего осведомителя за опоздание: просто у меня есть свой способ видеть сквозь стены: нечто вроде хромого беса, который приподнимает крыши, чтобы я увидел все происходящее на заседании Государственного совета.
— И когда вы смотрели сквозь стены Тюильри, вы видели, как составлялся ордонанс? — уточнил банкир.
— Больше того: я заглядывал через плечо тому, кто водил пером. О, фраз там не было или, вернее, была одна-единственная: «Мы, Карл Десятый, Божьей милостью… и так далее, выслушав доклад нашего государственного секретаря, министра иностранных дел… и так далее, постановляем распустить национальную гвардию Парижа». И все.
— И этот ордонанс…
— … разослан в двух экземплярах: один — в «Монитёр», другой — маршалу Удино.
— И завтра он будет в «Монитёре»?
— Он уже там. Правда, номер с ордонансом еще не вышел из печати.
Присутствующие переглянулись.
Сальватор продолжал:
— Завтра или, точнее, сегодня, потому что уже перевалило за полночь, — итак, сегодня в семь часов утра национальных гвардейцев сменят с постов королевская гвардия и пехотный полк.
— Да, — заметил кто-то, — а потом национальные гвардейцы сменят с постов пехотный полк и королевскую гвардию!
— Это, возможно, и произойдет в один прекрасный день, — сверкнув глазами, промолвил Сальватор, — только уже не по ордонансу короля Карла Десятого!
— Невозможно поверить в такое ослепление! — воскликнул Араго.
— Ах, господин Араго, — возразил Сальватор, — вы, астроном, можете с точностью до часа, до минуты предсказать затмения. Неужели вы не видите, что происходит на королевском небосводе?
— Чего же вы хотите! — заметил прославленный ученый. — Я человек рассудочный и, следовательно, привык сомневаться.
— Иными словами, вам нужно доказательство? — подхватил Сальватор. — Будь по-вашему! Вот оно.
Он вынул из кармана небольшой еще влажный листок.
— Держите, — сказал он, — вот пробный оттиск ордонанса, который будет напечатан в завтрашнем номере «Монитёра». Ах, жалость какая! Буквы немного смазаны: этот листок отпечатали нарочно для меня и очень торопились.
Он усмехнулся и прибавил:
— Это меня и задержало: я ждал, когда его отпечатают.
Он подал оттиск г-ну Араго, и листок стал переходить из рук в руки. Когда Сальватор насладился произведенным впечатлением, он, как актер, приберегающий эффекты, произнес:
— Это не все!
— Как?! Что еще? — послышались со всех сторон голоса.
— Герцог де Дудовиль, управляющий делами королевского дома, подал в отставку.
— О! — воскликнул Лафайет. — Я знал, что, с тех пор как полиция нанесла оскорбление телу его родственника, он ждал лишь удобного случая.
— Что же, — заметил Сальватор, — роспуск национальной гвардии — случай подходящий.
— Отставка была принята?
— Незамедлительно.
— Самим королем?
— Король заупрямился было, но ее высочество герцогиня заметила ему, что это место словно нарочно создано для князя де Полиньяка.
— То есть как для князя де Полиньяка?
— Да, для князя Анатоля Жюля де Полиньяка, приговоренного к смерти в тысяча восемьсот четвертом году, спасенного благодаря вмешательству императрицы Жозефины, ставшего римским князем в тысяча восемьсот четырнадцатом, пэром — в тысяча восемьсот шестнадцатом и послом в Лондоне — в тысяча восемьсот двадцать третьем. Надеюсь, теперь ошибки быть не может?
— Однако раз он посол в Лондоне…
— О, это не помеха, генерал: он будет отозван.
— А господин де Виллель дал на это согласие? — поинтересовался г-н де Маранд.
— Он слегка противился, — ответил Сальватор, с непонятным упорством сохраняя шутливый тон, — ведь господин де Виллель — хитрый лис, так, во всяком случае, рассказывают; я ведь имею честь его знать не более, чем большинство мучеников… да, именно мучеников, это слово подходит как нельзя более, я думаю, со времен «пяти процентов»! И, хитрый лис, он понимает, — хотя, по словам Бартелеми и Мери,
Пять лет уже Виллель (и стыд его не мучит) Возводит на скале свое благополучье [11] , —11
Перевод Г. Адлера.