Сальватор
Шрифт:
— Прошу объяснить вашу мысль!
— Правительство жаждет смерти господина Сарранти. Оно хочет, чтобы он умер с позором, потому что позор падет на противников этого правительства и можно будет сказать, что все заговорщики негодяи или должны быть негодяями, раз они выбрали своим главой человека, который оказался вором и убийцей.
— Так вот почему королевский прокурор отклонил политическое обвинение! — воскликнул генерал.
— Именно поэтому господин Сарранти так настойчиво пытался взять его на себя.
— И что же?
— Правительство уступит лишь по представлении видимых, осязаемых, явных доказательств. Дело не только в том, чтобы сказать: «Господин Сарранти не виновен в преступлении, которое вменяется ему в вину» — надобно сказать: «Вот кто виновен в преступлении, в котором вы обвиняете господина Сарранти».
— Но, сударь, у вас есть эти доказательства? — вскричал генерал. — Вы знаете имя настоящего преступника?
— Доказательств у меня нет, виновный мне не известен, — признался Сальватор, — однако…
— Однако?..
— Возможно, я напал на его след.
— Говорите же, говорите! И вы и в самом деле будете достойны своего имени, сударь!
— Слушайте то, что я не говорил никому, сударь, но вам скажу! — подходя к генералу вплотную, произнес Сальватор.
— Говорите, говорите! — прошептал генерал, тоже подвигаясь к Сальватору.
— В доме, принадлежавшем господину Жерару, куда господин Сарранти поступил как наставник; в доме, откуда он бежал девятнадцатого или двадцатого августа тысяча восемьсот двадцатого года — а все дело, возможно, как раз и состоит в том, чтобы установить точную дату его отъезда; в парке Вири, наконец, я нашел доказательство, что, по крайней мере, один ребенок был убит.
— Уверены ли вы, что это доказательство не усугубит и без того тяжелое положение нашего друга?
— Сударь! Когда ищешь истину, а мы пытаемся установить истину, и, если господин Сарранти окажется виновен, мы отвернемся от него, как это сделали все остальные, — любое доказательство имеет большое значение, даже если на первый взгляд кажется, что оно свидетельствует против того, чью невиновность мы хотим установить. Истина несет свет в себе самой; если мы найдем истину, все станет ясно.
— Пусть так… Однако как же вам удалось обнаружить это доказательство?
— Однажды ночью я шел по парку Вири со своим псом по делу, не имеющему отношения к тому, что занимает нас с вами, и нашел в зарослях, у подножия дуба, в яме, которую с остервенением раскопал мой пес, останки ребенка, похороненного стоймя.
— И вы полагаете, что это один из пропавших малышей?
— Это более чем вероятно.
— А другой, другой ребенок? Ведь в деле упоминалось о мальчике и девочке?
— Другого ребенка я, кажется, тоже отыскал.
— Тоже благодаря псу?
— Да.
— Ребенок жив?
— Жива: это девочка.
— Дальше?
— Основываясь на этих двух случаях, я делаю вывод: если бы я мог действовать свободно, то, возможно, полностью раскрыл бы преступление, что неизбежно навело бы меня на след преступника.
— Но вы ведь нашли живую девочку! — вскричал генерал.
— Да, живую!
— Ей, вероятно, было шесть-семь, когда произошло преступление?
— Да, шесть лет.
— Стало быть, она могла бы вспомнить…
— Она ничего не забыла.
— В таком случае…
— Она помнит слишком хорошо.
— Не понимаю.
— Когда я попытался напомнить несчастной девочке о той ужасной катастрофе, у нее едва не помутился разум. В такие минуты с ней случаются нервные припадки, это может привести к тому, что она лишится рассудка. А чего будет стоить показание ребенка, которого обвинят в сумасшествии и одним словом действительно доведут ее до безумия? О, я все взвесил!
— Ну хорошо, давайте займемся мертвым ребенком, а не живым. Если молчит живой, то, может быть, заговорит мертвый?
— Да, если бы у меня была свобода действий.
— Кто же вам мешает? Ступайте к королевскому прокурору, изложите ему все дело, заставьте правосудие докопаться до истины, к которой вы взываете, и…
— Да, и полиция в одну ночь уберет следы, на которые придет посмотреть на следующий день правосудие. Я же вам сказал, что полиция заинтересована в том, чтобы устранить эти доказательства и потопить господина Сарранти в этом грязном деле о краже и убийстве.
— Тогда продолжайте расследование сами. Давайте продолжим его вместе. Вы говорите, что могли бы найти истину, если бы могли действовать свободно. Что может вам помешать? Говорите!
— О, это уже совсем другая история, не менее серьезная, страшная и отвратительная, чем дело господина Сарранти.
— Пусть так. Будем же действовать!
— Согласен! Мне ничего лучшего и не надо, однако прежде…
— Что?
— Давайте найдем способ свободно осмотреть дом и парк, где преступление или, вернее, преступления были совершены.
— Возможно ли изыскать такое средство?
— Да.
— Какой ценой?
— За деньги.
— Вы же слышали: я сказочно богат.
— Да, генерал, но это не все.
— Что еще надо?
— Немного ловкости и много упорства.
— Я сказал, что для достижения этой цели готов отдать не только все состояние, но предоставить свою помощь и даже пожертвовать жизнью.
— Думаю, мы сумеем договориться, генерал.
Сальватор огляделся и, обратив внимание на то, что луна ярко освещает клен, под которым они стоят, сказал генералу:
— Отойдем в тень, сударь. Нам предстоит обсудить дело, которое может стоить нам жизни, и не только на эшафоте, но и в чаще леса, за углом дома. Ведь сейчас мы выступаем против полиции как заговорщики, а также против подлецов как честные люди.