Сам-семьсот, или Повесть о трех фантазерах
Шрифт:
— Ах ты, горе какое! — сокрушенно хлопнул себя по коленям Иван Алексеич. — Трактор у меня не на ходу! Как же это я… — И засобирался: — Пока светло, хоть двигатель опробую. А остальное — завтра. Да ты не сомневайся, Васильич, — успокоил он Прометеева. — В девять утра как штык в поле буду…
Прометеев кивнул. Как ни в чем не бывало. Словно все так и должно быть. А когда Иван Алексеич, надевая на ходу спецовку,
— Твой папка не верит, что наша земля может в три раза больше давать. Это еще что! А ты про урожай сам-семьсот не слыхал? Когда из одного зернышка вырастает семьсот зерен…
— Такого не бывает! — усомнился Ромка.
— Если верить преданиям, такие урожаи в древние времена получали армянские крестьяне. Без тракторов и комбайнов: мотыгой обрабатывали землю и руками разбрасывали семена!
— Это, наверное, сказка, — вздохнул Ромка.
— Может, и сказка, — не стал возражать Борис Васильевич. — Но один человек, живший в шестнадцатом веке, рассказал, какой хлеб он видел под Витебском, в Белоруссии. Этот хлеб, по его словам, был подобен лесу: всадник на коне въедет и скроется с головой — даже шапки не видно!..
— Обма-анываете! — Ромка так и разинул рот.
— Ну а великому Ломоносову ты поверил бы? — спросил Прометеев. — В одном очень серьезном журнале есть свидетельство…
Ломоносову Ромка, ясно, не мог не поверить. Тем более, что Борис Васильевич пересказал это свидетельство слово в слово:
— «В здешнем императорском саду, что у Летнего дворца, старший садовник Эклебен прошлого года…» — Двести с лишним лет тому назад, — уточнил Прометеев, — «…сеял пшеницу и рожь на пробу искусства своего в размножении разного севу. Сие тем ему удалось, что почти всякое зерно взошло многочисленными колосами, наподобие кустов. В одном из оных, из единого посеянного зерна, вышло 2375 зерен. В другом кусте начтено 47 колосов спелых да 12 неспелых, из коих один колос состоял из 62 зерен, а всех в целом кусту было 2523…»
— Вот это да! — воскликнул Ромка. — Нам бы столько вырастить! А почему только в старые времена получали так много зерен? Разве сейчас нельзя получить столько?
— Видишь ли, — сказал Прометеев, — чтобы столько получить, надо знать, как сеяли такой хлеб древние хлебопашцы. Кое-какие сведения до нас дошли. Но далеко не все. У древних хлебопашцев были свои секреты. Известно, например, что озимую рожь для такого богатырского урожая они сеяли не под зиму, как это делается обычно, а с весны. Да еще вместе с ячменем, смешивая семена и обрабатывая их особым образом. А вот как и чем обрабатывали — этого никто сейчас не знает…
— А если не обрабатывать семена — совсем ничего не вырастет? — спросил Ромка.
— Почему не вырастет? — улыбнулся Прометеев. — Какой-то урожай непременно будет. Осенью ячмень поспеет, а рожь уйдет под снег и на другой год тоже нальется зерном.
— А сколько будет? Сам-семьсот?
— Не думаю, — откровенно признался Прометеев. — Хотя кто знает. Да пусть не сам-семьсот, а сам-семьдесят. И обычный урожай — тоже неплохо. А что, Рома, может, проведем опыт?
Еще
Глава ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
в которой Слава доискивается истины
Андрей Константинович очень удивился, когда его сын вдруг заинтересовался урожайностью ржи.
— В прошлом году мы получили по совхозу двадцать один центнер с гектара, — сказал он. — В позапрошлом — поменьше…
— Двадцать один центнер — это сколько самов? — спросил Слава.
— Чего-чего? — еще больше удивился отец.
— Ну, так раньше говорили: урожай сам-семьсот, сам-шестьсот…
— Ах, вон что! — засмеялся отец. — Говорить-то говорили, но только не сам-семьсот и не сам-шестьсот. Таких урожаев никогда не бывало и быть не могло. Ты что-то путаешь.
— А сколько могло быть?
— Считай: если в прошлом году у нас было по двадцати одному центнеру с гектара, а семян на гектар идет три центнера…
— Сам-семь? — поразился Слава. — Так мало?
— Для наших мест — вполне приличный урожай, — сказал отец. — Хотя, конечно, это не предел.
— А Ромка говорит… Говорит, что новый их управляющий хочет посеять этой весной богатырскую рожь… Хочет получить сам-семьсот! А я ему: ерунда, говорю, на постном масле!
Андрей Константинович прихмурил брови:
— Новое дело… Управляющий? Еще и рожь собирается весной посеять? Пустой номер это — рожь отродясь под зиму сеяли. Потому и называется — озимая.
— Ну, Ромка так говорит, — замялся Слава. — Может, придумал.
Отец хмыкнул и, ничего не сказав, стал звонить по телефону.
— Евгений Николаич, — позвал он в трубку. — Что за рожь собирается сеять Прометеев? Какой-то, говорят, необыкновенный сверхурожайный сорт. Не слыхал?.. Не должны?.. Я тоже так думаю, что не должны. Но ты завтра ведь все равно поедешь в Клюквину — на всякий случай поинтересуйся…
— Фантазер ваш Прометеев, — сказала мама, когда отец повесил трубку. — Обещал завалить нас, животноводов, кормами.
— Еще какой фантазер, — согласился отец. — И надо ж было случиться, чтоб именно ко мне его нелегкая принесла! — немного помолчав, переспросил у Славы: — В журнале, говоришь, напечатано про такие урожаи?
— Так это Ромка, — пожал плечами Слава.
— Сам-семьсот!.. — хохотнул отец. — Это какими ж комбайнами такую прорву зерна убирать?
— Было бы что убирать, — шутливо заметила мама.
— А сыпать куда? — продолжал тем же тоном отец. — Ведь у нас складов не хватит.
— Было бы что сыпать! — сказала мама.
— Нет, ты только вникни: сам-семьсот! — закашлялся от смеха отец. — Да такого… кх… кх… просто… кх… кх… не может быть!.. Это как если бы мышь выросла со слона!.. кх… кх… кх!..
Глава ДВАДЦАТАЯ
в которой никто никому ничего не может доказать
Через день Ромка рассказал Славе, как они с Борисом Васильичем выбирали поле под рожь, как встретили главного агронома и как Евгений Николаевич, узнав, что задумал Борис Васильич, ужасно рассердился и запретил ему своевольничать.