Сам-семьсот, или Повесть о трех фантазерах
Шрифт:
— На этом поле, говорит, запланировано посеять один ячмень, — возмущался Ромка поступком главного агронома. — Борис Васильич ему: ячмень, говорит, и так будет посеян, только вместе с рожью. И рожь, говорит, нисколько не помешает, потому что за лето она высоко не поднимется. Она ведь только на другой год, после зимовки, начинает расти в высоту, а до этого только кустится. Зато она сорнякам никакого ходу не даст. Где рожь растет, там ведь сорняков не бывает. Знаешь, как ее называют? Санитаром полей! Борис Васильич для богатырской ржи специально подобрал самое
— Твой Борис Васильич все выдумал, — перебил Слава Ромку, — Таких урожаев, сам-семьсот, даже и быть не может! Это все равно, как если бы мышь выросла с корову!
— А вот и может быть! — непоколебимо стоял на своем Ромка.
— Почему же никто сейчас таких урожаев не получает?
— А потому, что секрет был потерян! — ответил Ромка.
— Ну так вот! Если вы со своим Борисом Васильичем секрета не знаете, то ничего путного у вас и не вырастет!
— Кое-что знаем, не беспокойся! — сказал Ромка. — Например, сеять богатырскую рожь надо с весны, а не осенью. И вместе с ячменем или пшеницей. Это самое главное. Ну, может, еще какой-нибудь маленький секретик осталось найти…
— Ладно, ищите, — разрешил Слава. — Когда вырастет твоя богатырская рожь — скажешь. Так и быть, погляжу.
Глава ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
в которой клюквинцы делают как лучше
Весна в прошлом году немножко припозднилась. Зато потом надолго установилась теплая погода. Земля скоро оттаяла, прогрелась, и к посевной совхоз приступил точно в тот день, как было запланировано. Пятого мая.
К вечеру на голубой мачте возле совхозной конторы затрепетал на ветру новенький красный флаг, поднятый в честь Мишкиного отца, Василия Семеновича Белова, который посеял больше всех. С тех пор каждый вечер в совхозе подсчитывали, кто сколько гектаров засеял, и фамилию передовика писали мелом на красной доске, прибитой к мачте.
А на черной доске, установленной по другую сторону конторского крыльца, тоже каждый вечер писали мелом:
«ПОЗОР КЛЮКВИНЦАМ!
ОНИ ОПЯТЬ НЕ ЗАСЕЯЛИ НИ ОДНОГО ГЕКТАРА!»
Потому что так оно и было.
Хотя клюквинцы и не сидели сложа руки: трактора их день и ночь гудели в полях. Клюквинцы сеяли. Но не горох, не ячмень, как другие, а… удобрения. На других отделениях механизаторы заранее разбросали минеральные удобрения, кое-как, лишь бы поскорей. Куда много насыпали, а куда и совсем ничего не попало.
Раньше клюквинцы тоже разбрасывали удобрения, а теперь решили сделать как лучше. Как если бы совхозные поля были их собственным огородом. Они стали вносить удобрения в почву рядками, как семена. На это уходит больше времени, зато питательных веществ каждому растению достанется ровно столько, сколько ему требуется. А перед этим клюквинцы хорошо заборонили поля, разрыхлили верхний слой почвы, чтоб влага зря не испарялась.
Но хоть и не сидели клюквинцы без дела, а все равно ежедневно попадали на черную доску. Каждый день в Клюквину приезжал главный агроном, строго разговаривал с управляющим и требовал, чтобы клюквинцы НЕМЕДЛЕННО приступали к севу.
А клюквинцы отвечали всякий раз:
— Мы делаем как лучше.
Но Евгений Николаевич все равно требовал, чтобы они сеяли согласно плану и не подводили весь совхоз. Потому что, говорил он, если клюквинцы будут сеять согласно плану, то совхоз закончит посевную первым в районе. А клюквинцы знай твердят свое:
— Мы же делаем как лучше!
Глава ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
в которой Прометеев и Андрей Константинович приходят к согласию
Прометеев в эти дни просыпался раньше всех в деревне, запрягал лошадку и ехал осматривать поля. К его возвращению механизаторы уже были в сборе, и он говорил им, где и что нужно делать, и, если кто-то высказывал иное мнение, сообща решали, как сделать лучше. Ближе к вечеру Прометеев опять объезжал все поля и вот тогда брал с собою Ромку. Если, конечно, у Ромки к этому времени были приготовлены все уроки.
Однажды они дольше обычного задержались на «Сковородке», где предполагалось посеять отборный семенной ячмень. Кто-кто, а Ромка знал, что такой ячмень надо сеять в хорошо обработанную, хорошо удобренную и очищенную от сорняков землю.
Обработана «Сковородка» была на совесть. Сегодня должны были вносить здесь удобрения. А вот с сорняками не все ладно. Дело в том, что два года подряд на этом поле росла кукуруза, а междурядную обработку клюквинцы то ли забывали проводить, то ли просто ленились, ну и расплодилась здесь тьма-тьмущая всяких сорняков — и овсюг, и осот, и пырей, и сурепка, и мокрица и еще много всякой нечисти. Целый гербарий можно составить.
— Как ты думаешь, Рома, — спросил Прометеев, — что будет, если сейчас посеять семенной ячмень?
— Сорняки вперед взойдут и задавят его! — бойко ответил Ромка. — Никаких семян не получим.
— Верно, — похвалил его Прометеев. — Сорняки не оставят всходам ячменя ни влаги, ни пищи, ни солнечного света. Ложись, как говорится, и помирай.
Он присел на корточки и ребром ладони стал отгребать землю. И вдруг в глазах его появилось выражение злорадного торжества:
— Вот они, злодеи! Только-только проклевываются. Ну хитры!..
Приговаривая, он насобирал на ладонь целую щепотку черных овсюжных зернышек.
Ромка знал, что овсюг — из всех сорняков самый опасный и самый коварный. Недаром его называют зеленым пожаром полей. Мало того что семена овсюга созревают и осыпаются на землю раньше, чем у культурных злаков, они еще имеют специальное приспособление, с помощью которого ввинчиваются в почву на такую глубину, где им не страшны ни птицы, ни иссушающие ветры, ни трескучие морозы. А весной ведут себя и вовсе как разумные существа: таятся до поры до времени, караулят момент, когда поле засеют, и уж тогда пускаются в рост.