Самая страшная книга 2023
Шрифт:
– Не пугайтесь, товарищ следователь!
Нина Павловна почувствовала, что щеки горят, наливаясь пунцовым стыдом. Товарищ следователь, ага. Визжит, как глупая трусливая баба.
– Что это, Григорьев?
– Череп, Нина Павловна. Экспроприирован в качестве вещественного доказательства!
Надуваясь от гордости, сержант рассказал, что пока следователь возилась с опросом учительницы, он наскоро поспрашивал любопытную детвору, окружившую милицейскую машину, и выяснил, что Пашка и Мишка Степановы раздобыли где-то человеческий череп («Настоящий!» – восклицали первоклашки), насадили его на палку, а после пошли пугать друзей и знакомых. И конечно, добрались до школы.
Палка, второй этаж – картинка мгновенно сложилась. Нина Павловна потрогала череп. Нет, не муляж. И действительно человеческий. А вот челюсть явно не родная – больше по размерам, да и другого оттенка. К верхней части ее прикрутили обычной проволокой, так, чтобы рот можно было открывать и закрывать. Получилось жутковато.
Она перевернула череп. Дырка. Маленькая круглая дырка сзади.
Дом был небедный. Стены в коврах – не типовых советских, а плотных, набитых, пахнущих настоящим югом. Лакированный сервант с баррикадами хрусталя за мутным стеклом, цветной «Рубин», часы с кукушкой, кресло-качалка, телефонный аппарат – все говорило о том, что у хозяина жизнь, в целом, сложилась. Разве что – Нина Павловна подметила это сразу – ни на стенах, ни на столе, ни на шкафах не было фотографий. Вообще никаких.
– Садитесь, – старик подвинул стул.
Пожалуй, он еще старше, чем показалось ей вначале. Одуванчиковые волосы, седая щетина и выцветшие глаза, выражение которых не разобрать за толстыми линзами очков. И руки. Морщинистые трясущиеся руки. Что это – старческий тремор? Или, может быть, страх?
Нина Павловна присела. Терпко пахнуло землей и рассадой, выставленной на подоконнике.
– Это я звонил. Воробьев моя фамилия. Алек… – его голос прервался, – Алексей Антонович.
Старик достал паспорт и положил перед следователем. Пальцы по-прежнему мелко дрожали.
Нина Павловна ждала продолжения.
Воробьев молчал. Он то раскрывал рот, чтобы что-то сказать, то снова его захлопывал, становясь похожим на рыбу, выброшенную на сушу.
– Алексей Антонович, сегодня вы звонили в отделение?
Старик мелко закивал.
– Сообщили о том, что к вам кто-то пришел, верно?
Он зажмурился. Сквозь очки были видны пигментные пятна на старческих веках.
– И кто же это был? Кто к вам пришел, Алексей Антонович?
Старик дернул кадыком и прошептал:
– Они…
– Они? Кто – они?
Воробьев помотал головой, будто отгоняя наваждение. Вопрос повис в воздухе. Нина Павловна вздохнула.
– Вы не возражаете, если я от вас позвоню?
В горпрокуратуре опять было занято. Зато на Кирова ответили сразу же, как будто майор Семин только и ждал ее звонка.
– Ниночка, ты где? Опрашиваешь? В Песках? Бери Григорьева и машину и дуйте к нам, немедленно!
– Что-то случилось, товарищ майор?
– Случилось, Ниночка! Еще как случилось! Тут такое творится!.. – Голос вдруг заглох, как будто трубку зажали рукой.
– Товарищ майор?
– Да, тут я. Скажи Григорьеву, пусть на Ленина не суется, едет по Портовой и Пушкина. А то там люди… Толпа людей. И трупы…
– Трупы?
– Да, трупы! Очень много! Больше, чем нас…
9 мая 1979 года, город Томск
Этих двоих Иван Ефимович приметил еще в Моряковке. Они ходили по пирсу, рассматривая теплоходы и останавливаясь у каждого, и у маленьких «трехсотых» толкачей, и у кургузых «восьмисотых» буксиров, пока не прилипли к его любимцу, родному дому и верному товарищу – мощному «ОТ-2010», красе и гордости Западно-Сибирского речного пароходства.
Не то чтобы они были необычными, эти двое. Наоборот, внешне они были такими же, как все вокруг, – посмотришь, и глазу не за что зацепиться. Слишком обычными. Поэтому он их и приметил.
А здесь, в томском речном порту, они оказались уже на его судне. Деловито, никого не смущаясь, протопали по лестницам на самый верх, в рулевую рубку. Как знали, что капитан Черепанов сейчас именно там.
Иван Ефимович вовсе не хотел подслушивать, о чем эти двое говорили с капитаном. Да и не слышны со второй палубы были их голоса. Но вот густой бас Владимира Петровича до старпома иногда долетал.
«…Это речной теплоход, он не предназначен…»
«…Да как я вам это сделаю? Как вы себе представляете?..»
«…Вы не понимаете, товарищи…»
«…Все так серьезно? ЧП? Ах, даже катастрофа?..»
«…А что с пароходством? Согласовали?..»
Потом капитанский рык стал тише, и слов уже было не разобрать. То ли его попросили понизить тон, то ли он сам решил, что предмет разговора не стоит доносить до ушей экипажа.
Вскоре он вышел, недовольный, багровый, но притихший.
– Я в партком. Вызывают. – Он стрельнул глазами в одного из визитеров. – Ефимыч, за главного.
Вернулся он злым и молчаливым. Поймал вопросительный взгляд старпома и отмахнулся:
– Потом, Ефимыч.
– В рейс-то идем? В Каргасок?
– Да, с составом. Четыре баржи гравия. Утром выходим.
Иван Ефимович кивнул, решив, что капитан все расскажет, когда сочтет нужным. Но тот остановился и добавил:
– Организуй каюту, у нас два пассажира. И еще. Скажи Копейкину, чтобы проверил буксирный трос. Должен быть готов к работе.
Пассажирами, конечно, оказались те двое, что наведывались на теплоход еще днем. Они поднялись на борт вечером, все такие же неприметные и скромно одетые, с совершенно одинаковыми чемоданами. На ужин не вышли – повариха принесла им еду в каюту.
И лишь поздно вечером, когда Иван Ефимович курил последнюю перед рейсом папиросу на корме, к нему подошел один из них.
– Не возражаете, Иван Ефимович? – поинтересовался он, вставая рядом и опираясь ладонями на фальшборт.
Старпом пожал плечами и слегка подвинулся.
– Меня зовут Петроченко, Николай Иванович, – представился пассажир. – Могу показать удостоверение, но, полагаю, это лишнее.
Иван Ефимович опять промолчал. И лишь мысленно попытался угадать звание собеседника. Судя по возрасту и манере держаться, майор или полковник. Впрочем, порядки в той организации, которую представлял Петроченко, могли и измениться с тех пор, как Иван Ефимович сталкивался с ней в последний раз.