Самая страшная книга 2023

Погуляй Юрий Александрович

– И у меня, – с готовностью закивала баба Люба, – и у меня такое без конца случается. Чего-то не заметишь, перепутаешь, а потом смотришь и думаешь – вот же дура ты старая, Никитишна! Щас вон в студень заместо яиц скорлупу положила, сижу теперь вылавливаю. Студень, конечно, вчера надо было варить, а так я запамятовала про Новый год, сегодня спохватилась. Ну ничего – как супчик похлебаем, верно?

– Верно, верно, – согласился Жилин. Он взмахнул зажатой в руке бутылкой водки и заговорщически понизил голос. – Я тут беленькой захватил, чтоб с вашим дедом отметить. Надеюсь, не откажет.

Как его, кстати, по имени-отчеству?

– Да какое там отчество?! Деда Вова и все. А насчет беленькой… Ну не знаю. Предложи, конечно, только он у меня больше как-то сладенькое любит. Вот йогурт малиновый сегодня кушал.

– А мы с ним выпьем горькой, чтоб стало сладко, – неуклюже пошутил Жилин, и старуха радостно рассмеялась.

– Ладно, иди-иди, поздоровайся, – она подтолкнула его в сторону комнаты, – а я пока на кухне салатики дорежу.

Амитриптилин с алкоголем, особенно крепким, категорически не сочетался. Жилин знал, что сам-то он сдюжит. В конце концов, «два метра в длину, метр в ширину, чисто шкаф», как любила повторять Ирка. Но вот старику практически гарантировался инсульт. А дальше либо смерть на месте, либо госпитализация в новогоднюю ночь – прямо в лапы пьяных усталых врачей. Да и вездесущий ковид для непривитого деда никто не отменял.

Жилин понимал, что все эти страшные мысли не его, чужие, а сам он будто думал их со стороны. Тем легче было сделать вид, что все нормально. Притвориться доброжелателем и втереться в доверие к старику.

– Здрасьте, деда Вова, – бодро начал Жилин еще из коридора. – Давно хотел с вами познакомиться. А меня Олегом зва… – Он растерянно застыл в дверях с окоченевшей на губах улыбкой и застрявшим в горле «ть».

Свет в комнате не горел. Только гирлянда бешено мигала то красным, то зеленым, то синим, освещая сидящего в кресле старика. Освещая его пустые глазницы, и безжизненно приоткрытый, будто оплавленный рот, и едва держащийся на своем месте нос, и просвечивающие сквозными ранами щеки.

Окно было нараспашку, в комнате стоял мороз, поэтому тучи жирных мясных мух пребывали в некоей дреме – сидели, облепив стены, и время от времени прыгали с места на место или падали вниз. От вони мороз, впрочем, не спасал. Забывшись, Жилин случайно вдохнул носом и пошатнулся, чуть не потеряв сознание. К горлу прилила тошнота. Бутылка выпала из руки, стукнулась об пол, но не разбилась.

– Что ж ты, Олежка?! Раскокаешь! – воскликнула баба Люба, ловко протиснувшись в комнату. – А ты, дед, сидишь, как не у себя дома! Новый год вот-вот. Телик включай!

Она вытащила из-под руки старика пульт, щелкнула по кнопкам. Экран вспыхнул, и на всю комнату запело что-то задорно-праздничное.

– Страсть как любит всякие программы, – старуха весело ткнула пальцем в сторону телевизора. – Особенно Малахова. Сядет, уставится, не оттащишь. Ой, да что ж это я, дура старая?! – Она хлопнула себя ладонью по лбу. – Деда ж надо в порядок к застолью привести. Как Новый год встретишь, так и проведешь. Верно, Олежка? Щас приду, щас приду.

– Глюки, – прошептал Жилин. – Просто глюки. От лекарств.

Баба Люба тем временем вернулась, держа в руках небольшую миску и столовую ложку. Прошла в комнату, наклонилась к трупу, расстегнула надетые на нем рубаху, брюки и старательно заскребла ложкой по телу, скидывая что-то в миску. Продолжалось это, наверное, добрых пять минут. Мухи сонно гудели, снег залетал в открытое окно, снаружи трещали петарды, из телевизора звезды шоубиза наперебой желали всего наилучшего.

– Во, видал! – Старуха вернулась к Жилину и сунула миску ему под нос. Внутри копошились опарыши вперемешку с кашеобразной гнилой плотью. – Приходится эти штучки убирать. Ну а что сделаешь? Старость не радость. Это щас их еще поменьше стало. – Она тряхнула миской с опарышами. – Раньше жуть как много было, а теперь уже не так. Значит, стало быть, на поправку дед пошел, да? И вот проветриваю – тоже помогает. Как ведь говорят? Солнце, воздух и вода.

Старуха расхохоталась, Жилин тоже засмеялся. Засмеялся и тут же забыл, что заставило его смеяться. Рассеянно почесал затылок, покрутил в руках бутылку водки, отвинтил крышку, сделал несколько глотков. Горькая! Чуть подумал и отхлебнул еще.

– Да куда ж ты?! – возмутилась баба Люба. – Раньше времени-то! И деду не предложил. Дед! Водочки с нашим гостем выпьешь?

Она подошла и наклонилась ухом к самому рту трупа, напряженно прислушиваясь.

– Что говорит? – глухо спросил Жилин.

– Что? – Старуха на миг растерялась, часто заморгала честными голубыми глазами, но тут же нашлась. – А что тут говорить? И так ясно. Сначала нужно президента послушать, а потом уже пить эту вашу отраву. И окошко пока закрой, Олежка. А то тебя вон уже от холода всего колотит. Закрой, закрой совсем.

Жилин осторожно, стараясь не тревожить мух, прошел через комнату. У окна, подставив лицо обжигающему ледяному ветру, снова хлебнул водки. Всмотрелся вдаль и за домами, за фейерверками, за стеной снегопада увидел исполинскую волну. Почти не удивился и не испугался, а скорее обрадовался – наконец-то!

– Олежка. А я все правильно делаю?

Прозвучало робко, боязливо, и Жилин представил, как старуха смотрит ему в спину своими честными голубыми глазами. Кивнул не оборачиваясь.

– Правильно.

Волна приближалась, набегала. Неслась, уничтожая все на своем пути, сотрясая землю, круша дома, заглатывая взмывающие в небо фейерверки. Гигантский хищный гребень яростно пенился, будто зараженный бешенством. В комнате погас телевизор, потухла гирлянда и даже мухи зашевелились, почуяв неладное. А Жилин расставил руки в стороны, встречая волну и собираясь обнять ее, как старого приятеля.

На губах уже играл вкус моря, гул разъяренной воды нарастал, давил на уши, распирал изнутри, становясь невыносимым. И последнее, что удалось расслышать, было:

«Белый снег, серый лед…»

«Белый снег, серый лед…»

0

«Белый снег, серый лед

На растрескавшейся земле…»

– Жилин…

– Толька, молчи. Береги силы.

– Жилин… а как…радио… уцелело?