Самая страшная книга 2024
Шрифт:
Прямо под луной, почти упираясь в нее коньком, чернела крыша Тишкиного дома. Ненавистного, насквозь пропитанного горем дома, из которого он трижды сегодня уходил и к которому сейчас в третий раз возвращался.
Псоглавец поднял Тишку и встряхнул за плечи, приводя в чувство. Желтые собачьи глаза смотрели ехидно, посмеивались. Не было в них ни капли жалости – ни к несчастному пастуху, ни к несчастной сестре его, ни к миру, полному зла, ни к себе самому, – и Тишка не мог отвести взгляд, уверенный, что, стоит только отвернуться или моргнуть, в глотку непременно
Вокруг, в темноте, топтались волки. Он слышал их мягкие шаги и частое дыхание, чувствовал, как движутся мимо ног большие поджарые тела. Стая собиралась возле нового вожака и ждала приказаний.
– Ну что, пастух… – прохрипела собачья пасть. – Сейчас решим, куда тебе дальше. Жить хочешь?
От этого вопроса Тишка вздрогнул, попытался что-то сказать, но слова вязли во рту, как в болоте, и тогда он принялся кивать, усердно и торопливо, будто боясь недостаточно точно выразить мысль.
– Хорошо… – Псоглавец облизнул клыки длинным языком. – Значит, зови сестру.
– Что?.. – едва выдавил из себя Тишка.
– Зови сестру. Крикнешь ее, она явится, я ее убью. Все просто.
– Она не придет, – замотал головой Тишка. – Она не узнаёт меня, когда… когда обращена.
– Чушь! – фыркнул псоглавец. – Будь это так, вы бы с батей уже давно покоились в могилах, кое-как сложенные из кусков. Она любит вас и потому не трогает, позволяет запирать себя, сажать на цепь, как дворовую псину. Несмотря ни на что.
Тишка вспомнил, как совсем недавно ждал, но не дождался смертельного удара в непроницаемой темноте погреба. Могла ли Пелагея расправиться с ним, достать лапой до сердца или горла, как достала до прижатой к груди деревяшки? Наверняка.
– Давай, пастух, – раздраженно проворчал псоглавец. – Не тяни. Зови сестру, и все кончится. Тебя я не трону, ты ни в чем не виноват. Даже батьку оставлю в покое, хотя по нему плаха плачет. Мое дело – только оборотень. Покончим с оборотнем – и попрощаемся. Зови.
– Не стану, – сказал Тишка, сам себе не веря. – Не заставишь.
– Брось! Сестра твоя – чудовище, которое по всей округе людей, баб, детей малых на части рвет. Потроха выгрызает.
– Это не она! Это погань какая-то в ней с весны завелась. Надо в церкву ее, пусть поп молитвы особые почитает или еще чего – чай, в книгах найдется средство, чтобы помочь, чтобы вылечить…
– Нет такого средства, уж поверь. Тут только саблей. Убить, потом разрубить на части и похоронить в разных местах. Или вон – волкам оставить, они растащат.
– Не стану, – повторил Тишка, едва выговорив эти слова из-за охватившей все тело крупной дрожи. – Что хочешь делай. Не стану.
Ощерилась собачья пасть, щелкнула клыками прямо у него перед носом.
– Не глупи! – рявкнул псоглавец. – Сестре все равно до утра не дожить, как ни геройствуй! А ты можешь. Зови.
Тишка молчал, только дрожал, будто на морозе, и, не отрываясь, смотрел на клыки, сыро блестевшие в вершке от его лица. Псоглавец спрятал их, стиснул черные губы в уродливом подобии улыбки, шумно выдохнул через нос.
– Ладно, пастух, – сказал он глухо. – Быть по сему. Damnatio ad bestias. Возносись.
Еще раз встряхнув, он с силой швырнул Тишку прочь от себя. Тот рухнул навзничь в траву, ударился затылком. Все перевернулось, и небо на короткое мгновение стало бездонной пропастью, полной светлячков. Пропастью, над которой висел он, крохотный беспомощный человечек, висел, отчаянно цепляясь за землю, но вот-вот должен был сорваться.
Псоглавец повернулся к волкам, прорычал:
– Рвите! – и, отвернувшись, вышел на тропу.
Стая повиновалась. Волки мгновенно окружили упавшего, набросились на горячую трепещущую от ужаса плоть, на бестолково взбрыкивающие ноги, на руки, вскинутые то ли для защиты, то ли для мольбы, на костлявую спину, за которой ошеломленно колотилось сердце. И когда жадные пасти начали раздирать его тело, Тишка закричал. Закричал во весь голос.
Псоглавец, остановившийся в десяти шагах от ворот, удовлетворенно кивнул и потянул из ножен саблю. Он не спускал глаз с крыльца. Он знал, что долго ждать не придется.
Всего семь ровных, спокойных вдохов спустя крик позади захлебнулся, утонул в злом урчании пирующих зверей. И почти в тот же самый миг что-то загромыхало в доме, за заколоченными окнами. Раздался протяжный треск, затем – короткий вопль, прокатились по дощатому полу стремительные шаги, и дверь распахнулась, чуть не слетев с петель.
Огромная едва различимая фигура на мгновение застыла на крыльце и сразу скользнула вперед, к воротам. Луна плеснула серебром на серую шерсть. Совершенно бесшумно, без каких-либо усилий чудовище перемахнуло через забор. Было оно куда выше и крупнее обычного человека, но передвигалось согнувшись, прижавшись по-звериному к земле. Вытянутая морда лишь отдаленно напоминала волчью, а передние лапы куда больше походили на руки, хоть и оканчивались острыми загнутыми когтями.
Псоглавец метнулся наперерез, взмахнул саблей, но чудовище легко поднырнуло под клинок, всем своим весом врезалось в противника, опрокинув его наземь, и в два длинных прыжка достигло стаи, сгрудившейся над уже переставшим сопротивляться пастухом. Заработали могучие лапы, разбрасывая в стороны визжащих волков, распарывая им бока, раскалывая черепа, ломая хребты. Уцелевшие прыснули в стороны, и лишь один попробовал огрызнуться, однако был повален и смят в кровавое месиво всего парой сокрушительных ударов.
Тишка еще дышал. Путаясь в собственных внутренностях, он загребал руками, словно пытаясь уползти куда-то. Растерзанные в клочья ноги не двигались. Чудовище склонилось к нему, принюхиваясь, и тут псоглавец, поднявшийся и выжидавший подходящего времени для нападения, подскочил сбоку, занося саблю. Сверкнул клинок, рассек воздух там, где всего мгновение назад была шея чудовища – оно успело отшатнуться и, выпрямившись во весь свой исполинский рост, взмахнуло правой лапой. Этот удар должен был снести добрую половину собачьего черепа, но пришелся в пустоту – псоглавец вовремя пригнулся и рубанул наискось по ноге твари.