Самая Умная Лошадь
Шрифт:
Я смущённо оглядел её сверху, в затылок пока она так шла- молча кивая головой, позвякивая уздечкой, тяжело шлёпая копытами по снегу.
«Красивая голова!» — подумал я.
От породы СУЛ сохранила короткие, подвижные уши, огромные ноздри, прекрасные темные и выпуклые глаза…О чем-то она сейчас размышляла?
Потом она рассказала, что думала в тот самый момент обо мне, о ждущих меня на ферме неприятностях. Так оно и получилось... Как отчитывал меня на людях Айтчан, я даже не хочу вам рассказывать.
Но эти мои промахи, к счастью, вскоре забылись. Больше я на ферму не опаздывал и не возвращался раньше времени. Все удивлялись моей точности, даже Айтчан. Но никто, конечно, не подозревал, что этим я обязан лошади.
Жизнью своей я был теперь доволен. Я невольно стал держаться с большим достоинством, видя, что никто меня не ругает, что оносятся ко мне даже с уважением, спрашивают о поведении той или иной коровы, о росте травы за сопками, о количестве снега в степи, о том, в какую сторону лучше погнать стадо. Сам Айтчан меня об этом спрашивал, и в его голосе почти исчезли нотки презрения и насмешки. Но особенно хорошо теперь стали относиться ко мне доярки. Когда они меня о чём-нибудь спрашивали, я отвечал, что подумаю, потом, в свою очередь, советовался с СУЛ и только тогда отвечал на все вопросы. За каждой дояркой было закреплено несколько коров и доярки «болели» за своих подопечных, тем более, что скоро должен был начаться весенний отёл: ожидались телята. Они могли появиться в любой момент: и ночью в коровнике, и днем в степи. Если не уследить, новорожденные могли погибнуть: замерзнуть, попасть под копыта или еще что… Ночью на ферме дежурили сами доярки - по очереди, а уж днем в степи за все отвечал я. Поэтому я тоже волновался, пожалуй, даже больше других: мне это великое таинство было в новинку.
Но СУЛ меня успокоила:
— Главное, не волноваться, - сказала она.- Когда телятки появятся, я помогу тебе. Быть тебе скоро крестным отцом!
Снегу теперь становилось в степи все меньше - солнце съедало его. Зато разливы воды увеличились, тянулись порой между сопок на сотни метров, как настоящие озера. В пасмурные дни они темнели, покрывались рябью, а на солнце блестели весело, отражая бледное небо и белые облака.
На степных возвышенностях промеж старой желтой травы пробивались теперь зеленые росточки, а под корнями стыла грязь. Вернее, не грязь, а жидкая земля. Грязью она становилась, когда по ней проходило стадо. Многочисленные копыта отпечатывались в земле глубоко и ясно – теперь, если какая-нибудь корова отобьется от стада и уйдет за сопки, найти ее не составляло труда. Не то, что летом, когда следы на высохшей земле, заросшей травами, малозаметны и отыскать их не так-то просто, а потерять корову проще простого.
Зато летом тепло, а весной промозгло. В овчинной безрукавке меня здорово продувало, потому что ветер в это время почти никогда не спит - дует за милую душу!
Вот и сейчас я сидел верхом на СУЛ, а ветер несся над степью сплошным непрерывным потоком. Солнце пряталось в неслышной толчее бегущих за ветром облаков. День клонился к вечеру, облака вверху надо мной постепенно темнели, а над горизонтом, над черными силуэтами сопок они отсвечивали перламутром от низкого невидимого солнца.
Стадо двигалось впереди нас и позади, громко чавкая по грязи копытами, добирая перед возвращением домой дневную порцию травы, а мы с СУЛ медленно ехали в стороне. В голове моей вертелась нетерпеливая мысль о лете, когда можно будет наконец ночевать на вольном воздухе. А СУЛ – не знаю, о чем она думала – шла, поводя в разные стороны ушами: оглядывала растянувшееся стадо. Вдруг она остановилась и навострила уши, не отрывая взгляда от какой- то точки в середине стада. Я тоже посмотрел туда, но ничего особенного не заметил: несколько коров двигались там по болотистому берегу временного весеннего озера.
— Телёнок родился, — тихо сказала СУЛ, не отрывая далёкого взгляда, и, сразу же, повернувшись, поскакала туда рысью.
Я молча вглядывался в даль, трясясь на её спине, пока не разглядел возле одной из коров хрупкий силуэт телёнка на фоне воды.
Когда мы подскакали, телёнок встретил нас дрожащим мычанием. Я соскочил наземь. Корова облизывала его, шумно дыша, а он тянулся к ней мордой и чмокал губами. Он смотрел большими выпуклыми глазами и дрожал с ног до головы, весь мокрый. Особенно сильно дрожали высокие тонкие его ножки: был он похож на какое-то насекомое именно из-за этих своих длинных дрожащих ног с непомерно толстыми коленками, которые всё время подгибались — вот-вот упадёт!
Был он беленький с рыжими пятнами – в мать.
— Корова вроде айтчанская, — неуверенно сказал я.
— Она, — кивнула СУЛ. — Можешь своего Айтчана обрадовать. Бери телёнка, и поскачем, сам он ещё до фермы не дойдёт.
Я подхватил его на руки, и он лизнул меня в щёку. Его длинные ноги болтались, как лапша. Корова тяжело переступила копытами, так что брызнула грязь, потянулась к своему сыну оттопыренными губами, взволнованно замычала. Я сам был взволнован.
Теленок у меня на руках судорожно дрожал, и его дрожание передавалось мне.
— Телячий папа! — сказала СУЛ,— Чего волнуешься? Спешить надо! Продует малыша ветром, простудится... Поскачем к Айтчану, а потом вернёмся за стадом.
— Я спрячу его за пазухой, — сказал я решительно.
Я расстегнул полушубок, придерживая телёнка одной рукой, расстегнул ватную фуфайку и сунул его, скользкого, за пазуху — к своему голому телу. На моей груди громко забилось телячье сердце — в перестук с моим. Как будто у меня два сердца. Потом я взобрался на СУЛ, и мы поскакали — сначала рысью, сквозь стадо.
Растерянная корова-мать побежала было за нами, неуклюже шлёпая по грязи копытами, вытягивала шею, тоскливо и оглушительно заревела на всю степь. Другие коровы, быки и овцы подняли головы и, пережёвывая траву, спокойно смотрели на эту сцену. Но, миновав стадо, СУЛ перешла в галоп, и корова отстала.
СУЛ неслась во весь опор. Ей, как видно, помимо прочего, хотелось просто согреться. Ветер свирепо дул навстречу, свистел в ушах. СУЛ прижала свои уши к голове. Я спрятал лицо от ветра в её густой гриве, она щекотала мне лицо. Телёнок ворочался на моей груди, дрыгал прижатыми ногами, постепенно согревался.
И вдруг произошло то самое, о чём я совсем забыл в этот ответственный момент, и СУЛ позабыла. Она споткнулась и полетела через голову, я вперёд через неё, прижимая к себе телёнка, стараясь упасть не на него. Перевернулся в воздухе и больно, так что ёкнуло в лёгких, шлёпнулся в лужу, разбрызгивая воду с грязью, спиной о кочку... но теленка не выронил!
Когда я встал, СУЛ медленно подходила ко мне с виноватым видом, вся забрызганная грязью. И у меня, наверное, был вид не лучше.
— Прости, — сказала СУЛ.
— Да что там! — сказал я. — Это я должен был тебя предупредить, чтоб поднимала ноги...
— Нет, это я виновата, — повторила она. — Как телёнок?
— Что-то затих, — сказал я.
Я расстегнул верхнюю пуговицу фуфайки: телёнок понимающе глянул на нас большим глазом и хмыкнул... Всё было в порядке.
Когда мы прискакали на ферму и поднялись на вытоптанный копытами, уже почти высохший холм посреди строений, СУЛ весело заржала, а я крикнул: