Самая высокая лестница (сборник)
Шрифт:
— Подожди. Давай познакомимся. Меня зовут Кика.
У неё были не только кукольные волосы, но и какое-то странное, кукольное имя. Она взяла Ингу за руку.
— Мы тебя сначала попробуем.
— Не хочу, чтобы пробовали!
Инга представила себе, как пробуют на вырез арбуз. И как на базаре пробуют творог. Мама всегда пробовала. Девочка захотела убежать, но Кика крепко держала её за руку. Теперь она говорила мягко, просила:
— Не убегай, пожалуйста. Ты даже не представляешь, какая тебя ждёт роль! Ты будешь играть дочь, а твою маму будет играть…
— Кто будет играть… маму? — Этот вопрос вырвался помимо Ингиной воли, и его смысл был понятен только ей одной.
— Заслуженная артистка! — с гордостью сказала девушка из кино. Этим доводом она надеялась сразить упрямую девчонку, которая так подходила для нового фильма.
— Артистка, — одними губами повторила Инга, — а моя мама… — Она хотела сказать «была», но вместо прошедшего времени употребила настоящее: — А моя мама — врач.
— Так это ж прекрасно! — оживилась Кика, и её белый носик порозовел. — Это то, что надо. По сценарию твоя мама — врач «скорой помощи».
— Врач «скорой помощи»! — У Инги перехватило дыхание: врач «скорой помощи»!
Перед её глазами возник тот день: жёлтые платья девочек- осинок, старушки, играющие в древнюю игру, человек из медвежьей берлоги, папа в воротах средь бела дня… Может быть, тот день исчезнет, забудется, всё поправится?
— Так согласна? — Девушка из кино играла носком ботинка.
— Согласна, — пробормотала Инга.
— Вот и прекрасненько! — Кика решительно открыла свою кондукторскую сумку, словно хотела дать Инге билетик. Но вместо билетика достала бумажку с адресом студии. — Держи! Завтра в пять часов на студии. Только не подводи! Ты очень удачный типаж!
Удачный типаж!
Инга не успела сообразить, хорошо или плохо быть «типажом», а девушки из кино уже не было — она исчезла так же неожиданно, как и появилась. Только бумажка с адресом подтверждала реальность её существования.
На повороте заплакал трамвай. Ох эти тесные рельсы!..
Странное чувство овладело Ингой, когда она, сжимая в руке бумажку с адресом, шла на киностудию. Ей казалось, что едва она переступит порог этой таинственной студии, как увидит маму. Она представляла себе, как мама воскликнет: «Инга, доченька!» И как она, Инга, прижмётся лбом к тёплому плечу матери. Всё будет как прежде. Инга слышала голос мамы и чувствовала тепло её плеча. И ускоряла шаги. Вдруг мама ждёт?
Пошёл снег. Сухой, редкий, похожий на лёгкие пёрышки. Инга не заметила, как её шапка и плечи стали белыми от холодных перьев снега. И как изменился город от этого случайного, преждевременного снега.
Несколько раз Инга спрашивала прохожих, как пройти на студию. Она словно очутилась в незнакомом городе. На незнакомых улицах со странными названиями.
— Вы не знаете, где здесь… киностудия?
— Киностудия? — переспросил высокий мужчина и остановился перед Ингой.
Девочка подумала, сейчас он засмеётся. Мужчина не засмеялся, только внимательно посмотрел на неё, словно на всякий случай хотел запомнить: вдруг она станет известной артисткой!
— Право, не знаю. Я не здешний.
Кто же здесь, в конце концов, здешний? Может быть, этот парень в спортивной куртке на «молнии», что идёт, шаркая кедами, по мостовой?
— Хочешь стать артисткой? — спросил он.
— Нет, — ответила Инга.
— Зачем же тебе киностудия? У тебя мать там работает?
Девочка ничего не ответила, только исподлобья посмотрела
на парня и наморщила лоб, словно он сделал ей больно.
— Третья улица направо, — сказал парень. — Я знаю. Снимался. Три рубля в день!
И он зашаркал кедами, оставляя на заснеженной мостовой длинные лыжные следы.
Инге расхотелось идти на студию, где платят три рубля в день. Она почувствовала холодное отчуждение. Наверное, там всё ненастоящее — и дома, и леса, и дворцы. И артисты — не настоящие герои, а только изображают настоящих. И мамы там не будет. Будет артистка, раскрашенная, одетая как мама. Но сними платье, смой краски — и ничего не останется. Кончится нелепая взрослая игра в «дочки-матери».
Инге захотелось разорвать на мелкие части бумажку с адресом и убежать домой. Но какая-то непонятная сила влекла её вперёд и не давала разорвать бумажку. Это была надежда. Маленький слабый огонёк, который если загорится в человеке, то уж погасить его не под силу даже урагану.
«У тебя мать там работает?»
«Нет! Нет! Нет! Моя мама — врач «скорой помощи»! Она мчится на помощь людям. Когда им плохо. Когда они нуждаются в помощи. У неё белый халат и чемоданчик, резко пахнущий лекарствами. И я никакая не артистка. И никогда не буду артисткой. Я буду как мамите. Только бы скорей вырасти и только бы её халат стал мне впору. Он висит в шкафу и ждёт, когда я вырасту».
У ворот киностудии её ждала Кика с бесцветными, кукольными волосами и широким белым носиком.
— Я думала, ты не придёшь, — обрадовалась она. — Идём, а то Арунас ругается.
Инга молча вошла в ворота. Ей было безразлично, ругается Арунас или пьёт кофе маленькими глотками.
Режиссёр был худой, длинный и бородатый. Борода мешала ему улыбаться, заслоняла улыбку. Но Инга по глазам чувствовала, что он улыбается. Зачем он отрастил бороду? Чтобы казаться старым? Или чтобы никто не замечал, когда он улыбается?
— Здравствуй, Инга, — сказал режиссёр.
Откуда он узнал, что её зовут Ингой?
— Здравствуйте, — прошептала девочка и машинально согнула в коленях ноги и снова распрямилась.
— Ты любишь землянику? — спросил он.
От этого вопроса сразу запахло сладкой лесной земляникой.
Так после леса пахли мамины руки.
— Люблю, — ответила Инга и покосилась на дверь.
— А я больше люблю чернику, — признался режиссёр. И девочке показалось, что борода у него не настоящая, а приклеенная. И если сорвать эту бороду, то он окажется молодым-молодым, совсем мальчишкой. — Я больше люблю чернику, хотя от неё зубы и язык становятся чёрными. Помнишь?