Самая высокая лестница (сборник)
Шрифт:
Иногда бабушка берёт меня за плечи, притягивает к себе и долго смотрит мне в лицо. А потом говорит, что я похожа на дедушку, то есть на тебя. Разве похожа? У тебя волосы подстрижены под машинку и на голове пирожком сидит пилотка. А у меня косы. Я их со сна ещё не расчесала, и они шершавые, словно в них набилась костра от соломы. Глаза у тебя большие, удивлённые — чему они удивляются? — а мои глаза со сна как две щёлочки. Я смотрю в зеркало и стараюсь открыть их пошире, чтобы стали как у тебя. Мне даже больно делается, но ничего не выходит. Щёлочки. Вот если надеть твою пилотку и гимнастёрку с петличками, я, наверно, стану похожей на тебя. Только у меня нет ни пилотки, ни гимнастёрки. Платья да сарафаны.
На петличках у тебя почему-то не пушки и не танки, а маленький знак, похожий на коровьи рога. Что это за знак? Бабушка говорит — лира. И это значит, что ты военный музыкант. У нас в клубе большой оркестр — трубы, скрипки, балалайки, пианино. А лиры нет. Я спросила в клубе про лиру. Они пожали плечами и говорят: «На лире играли только в древние времена». Много они в клубе понимают! Лира — военный инструмент. На ней играют, когда война. И струны у лиры специальные, крепкие, чтобы не лопались от взрывов.
Если бы ты был со мной, мы бы ходили вместе в лес, на озеро и на болото за брусникой. А то папе всегда некогда, и он устаёт, потому что он же старше тебя, дедушка. Я бы привела тебя в поле слушать, как поёт рожь. Ветер колышет стебли, и над полем поднимается тихий, чистый звон. Как будто вокруг не стебли, а струны. Слушаешь их, и сердце начинает колотиться часто-часто. Наверное, так поют струны той военной лиры: вполголоса, чтобы враги не слышали, а у своих бы колотилось сердце.
Бабушка говорит, что ты раньше играл на баяне и она полюбила тебя за музыку. В нашем селе все любили тебя за музыку, потому что никто так хорошо не играл на баяне, как ты. Ни один праздник не обходился без тебя. Старики помнят. Они тогда были молодыми, как ты… Я играю на твоём баяне. Вернее, только учусь. Баян огромный, тяжёлый, неповоротливый, всё время съезжает с коленок. А чтобы он дышал, его надо растягивать, а потом сжимать изо всех сил. Я уже играю полечку. Только очень медленно. И когда сыграю, устаю, словно без передышки бежала до леса.
А тебе тяжело было играть на баяне? Тяжелее, чем на лире?
Когда я была маленькой, то всё спрашивала бабушку: где мой дедушка? Она не говорила. Но как-то раз ответила: «Твой дедушка лежит в сырой земле под тремя берёзами». Я тогда ничего не поняла, стала допытываться: почему в сырой земле и где эти три берёзы? А бабушка молчала. Она до сих пор молчит. Когда я вырасту, то найду твои берёзы и посажу возле них незабудки.
На фотографии у тебя значок — зубчатое колёсико. На колёсике буквы — ГТО: «Готов к труду и обороне». Значит, ты был готов, раз тебе выдали такой значок, и ты пошёл на войну. А что было после войны, ты уже не знаешь.
Ты даже не знаешь, что у тебя есть внучка Наташа. Что ходит она в школу во второй класс и что у неё в четверти две пятёрки, одна четвёрка и одна тройка. Тройка по математике. Я же не виновата, что путаю деление с умножением, я и левую руку путаю с правой. Никак не могу привыкнуть.
Я люблю ходить в лес наблюдать за живой природой. Когда дятел изо всех сил бьёт клювом по дереву, я боюсь, что к вечеру у него разболится голова. Однажды на снегу я нашла засохший листок. Он был похож на замёрзшего мышонка с хвостиком. Ещё я знаю высокую осину с дуплом. Если весной прижаться ухом к зелёному стволу, то услышишь, как в глубине пищат птенцы. А мне кажется, что это музыка.
Ты, дедушка, не знаешь, что у тебя, кроме значка ГТО, есть орден. Настоящий, боевой. Отечественной войны 2-й степени. Ты не успел его получить. Орден отдали бабушке. Я приметила местечко, где бабушка его прячет. И когда никого нет дома, достаю твой орден и смотрю. Он тяжёлый, а когда прижимаешь его к щеке, холодит щёку. Если бы ты вернулся домой, носил бы его на пиджаке. Очень красиво.
Дедушка, в последнем бою ты стрелял из винтовки или играл на лире? Этого не знает даже бабушка. А я думаю, что винтовка висела у тебя за спиной: ты шёл впереди всех и играл на лире, чтобы им легче было воевать. А когда ты упал… им опять стало трудно.
У нас в лесу за болотом тоже когда-то шли бои. Мальчишки ходят туда за ржавыми остатками. Собирают их, как грибы. И приносят домой позеленевшие патроны, штыки и каски, похожие на пустую скорлупу… Я тоже хожу в военный лес. Но мне не нужны осколки и патроны. Я ищу струну от твоей лиры. Ищу под деревьями, в траве, в зарослях малины, в ржаном поле. Иногда она сверкнёт на солнце паутинкой и исчезнет. Иногда я слышу её. Она звучит где-то совсем близко — то ли в поющей ржи, то ли в глубине осинового ствола, то ли во мне самой.
Самая высокая лестница
У него было удивительное пристрастие — карабкаться вверх. На своём пути он не пропускал ни одной лестницы. Будь то расшатанная стремянка, которая ходила ходуном и в любую минуту могла рухнуть на землю, или железная пожарная лестница, прикреплённая к наружной стене дома, — он ставил ногу на перекладину и лез. Он лазил также по деревьям и строительным лесам, забирался на лыжные трамплины и вышки для ныряния. И если бы существовала лестница от Земли до Луны, он не колеблясь отправился бы по ней в далёкое путешествие.
Все истории, в какие только ни попадал Верхолаз, были связаны с его жаждой забраться как можно выше. Однажды в осенний день он бродил по пустому парку. Светило прохладное солнце. По асфальтовым дорожкам с сухим шорохом носились маленькие смерчи, закручивая штопором опавшие листья. Посетителей почти не было. Аттракционы не работали. И вот тут Верхолаз набрёл на «чёртово колесо». Он запрокинул голову, но не испугался, напротив, его потянуло в вышину. Он взялся за холодные переборки металлической фермы и полез. Он лез спокойно, а внизу, у подножия колеса, метался подоспевший сторож.
— Слазь! Тебе говорят, слазь!.. Я тебя в милицию… Я тебя…
Куда там! Все угрозы оставались на земле. Верхолаз остановился, только достигнув вершины «чёртова колеса». Там, внизу, сторож оцепенел от страха за него. Он уже не ругался, а закусил кулак, чтобы не закричать и криком не спугнуть маленького безумца. За годы службы сторожа никто ещё не поднимался на такую высоту. Даже когда чинили аттракцион, держались ближе земли. Сторож был уверен, что случится несчастье: у малого закружится голова и он потеряет равновесие. Ничего подобного! Верхолаз посидел верхом на колесе и нехотя стал спускаться.