Чтение онлайн

на главную

Жанры

Самодержавие в истории России
Шрифт:

В историографической традиции принято отмечать, что государственная доктрина Московского царства опиралась на теорию монаха Филофея первой половины XVI в. Ее суть заключалась в том, что Москва является отмеченным в библейском пророчестве Даниила последним царством, «Третьим Римом», «а четвертого Рима не будет» (1, с. 118). Однако нет свидетельств, подтверждающих распространение этой теории в русском письменном наследии XVI в. Кроме того, ее суть не соответствовала политике московских правителей. Москва не имела цели оказывать вооруженное сопротивление угрожавшей Европе Турции, не желала реализовывать постановлений Ферраро-Флорентийского собора 1438–1445 гг. и признать верховенство Папы Римского над православной церковью. Безусловно, теория «Третьего Рима» отвечала восточной политике Российской империи в XIX в. и поэтому в то время ее стали признавать официальной государственной доктриной. Тем не менее ни

письма Ивана IV, ни дипломатическая корреспонденция, ни официальные документы московских правителей не содержат информацию о том, что царский титул взят из легенды Филофея.

В русских источниках времен Ивана IV часто встречаются ссылки на «Рассказ о потомках Августа и дарах Мономаха», в котором содержится генеалогия Рюриковичей, берущая начало от римского императора Октавиана Августа. Согласно этому источнику, отношения Руси и Византии веками основывались на принципах равноправия и партнерства, что нашло свое отражение в передаче киевскому князю византийским императором следующих регалий: барм (наплечное царское одеяние) и так называемой шапки Мономаха. Легенда гласит, что император Август в 5457 г. посадил своего родственника Пруса на престол в г. Марборк (Морборок), что на берегах Вислы. Его потомком был Рюрик, которого пригласили на княжение жители Новгорода. От Рюрика происходили и князь Владимир, крестивший Русь, и Владимир Мономах. А получение последним от византийского императора шапки Мономаха и барм трактовалось как венчание на царство. В числе других даров византийского императора упоминается кубок, принадлежавший когда-то римскому императору. Все эти вещи, по мнению К. Хойницкой, были подарены Владимиру Мономаху в знак «признания мощи Руси и в страхе перед агрессией с ее стороны» (1, с. 119).

Главным аргументом принятия московским правителем царского титула во времена Ивана Грозного было то, что его предки веками владели русской землей. Однако автор считает этот аргумент неубедительным, поскольку на протяжении более 200 лет Русь была подчинена монголо-татарам (1, с. 120).

К. Хойницкая выделяет несколько видов аргументации, к которым прибегали московские князья, стремясь обосновать свои претензии на царский титул. Первый вид – это обращение к Библии с целью найти взаимосвязь между русской и всеобщей историей, а также доказать священность Московского царства. Библейский аргумент, подтверждающий тезис о том, что только царская власть гарантирует стабильность и силу государства, содержится в одном из писем Ивана Грозного к Андрею Курбскому. В нем он пишет, что Бог, освободивший из неволи евреев, не поставил над ними большое количество правителей, а дал им лишь одного Моисея в качестве царя (там же).

Другой вид аргументации касается легенды о происхождении русских правителей от римского императора Октавиана Августа. Иван IV постоянно подчеркивал связь Рюриковичей с Августом и связывал генеалогию этого рода с правами русской династии на царский титул, ведь Рюрик был полноправным властителем Новгорода, а также Киевского государства. Это утверждение вызвало возмущение поляков, которые в 1549 г. напоминали Ивану Грозному, что Киев находится не в Московском государстве, а входит в состав Великого княжества Литовского. Московская дипломатия, доказывая права своего князя на титул царя, говорила и о Владимире I, который принял христианство, что было равнозначно «возведению его на царский престол императором и патриархом» (1, с. 121). Среди аргументов называлась и связь Москвы с Константинополем в смысле «оказания почестей тем, кто исповедует христианство» (1, с. 122). Иван IV утверждал, что вера, которую приняли его предки, является «истинно христианской», а не «греческой», т.е. подчеркивал свое нежелание иметь отношение к Византийской империи (там же).

Иван Грозный также нередко писал о том, что литовско-польский род Ягеллонов стоит значительно ниже, чем династия Рюриковичей, происходящая от императора Августа. По одной из версий, предками правившего тогда в Речи Посполитой короля Сигизмунда Августа были Рохволодовичи, изгнанные из Полоцка сыном Владимира Мономаха Мстиславом. По другой версии, предком Ягеллонов был конюх Гегиминк, «раб» смоленского князя Витенеса. В этом можно усмотреть пропасть между княжеским домом Рюрика и «никчемной родословной литовских правителей Гедиминовичей, а также и властителей Польши» (1, с. 123). К этому следует добавить, что, согласно «Рассказу о потомках Августа и дарах Мономаха», Гедиминовичи получили княжеский титул благодаря женитьбе представителя этого рода Ольгерда на дочери тверского князя Юлиане. А позднее и Ягайло получил титул короля «по жене» (там же).

В поисках доказательств прав Рюриковичей на титул царя Иван Грозный и его дипломатия делали упор на покорение Казанского и Астраханского ханств, которые воспринимались как царства, что являлось еще одним аргументом наследования московским князем царского титула (1, с. 124). В Москве считали, что если господство над Польшей дало Ягайло титул короля, то владение Казанью и Астраханью сделает Ивана IV царем. Кроме того, существовала московская градация правителей, в которой значение «ниже царя» имели титулы польского короля, великого литовского князя, королей Англии, Швеции, Дании. Автор считает это проявлением традиционной русской системы «старшинства» и «местничества» (1, с. 126). Правда, польскому королю дозволялось называться «братом». «Братьями» считались также германский император и турецкий султан. «Братские отношения» с турецким султаном могли негативно сказаться на международном положении Руси, поскольку Запад видел ее членом антитурецкой коалиции. Но Иван IV в 1578 г. нашел объяснение этим отношениям, используя аргумент о «давности» правления: «…кроме нас и турецкого султана ни в одном государстве нет правителя, род которого властвовал бы непрерывно двести лет» (1, с. 126).

Такое количество аргументов говорит, по мнению автора, о том, что московские царские власти стремились «добиться равноправной позиции с державами Запада» (1, с. 128). Они не собирались составить ему конкуренцию, но и не желали, чтобы их считали наследниками Византии. По этой причине Иван Грозный не хотел обсуждать роль Москвы как опекунши православной церкви и пытался отречься от связей с Константинополем. Таким образом, во времена Ивана IV Россия ступила на международную арену, стремясь «стать полноправным членом семьи европейских государств…» (1, с. 129).

Исследования заведующего Отделом истории общественно-политической мысли Польской академии наук профессора А. Вежбицкого (2) и известного медиевиста, профессора Варшавского университета, д-ра Б. Зентары (3) посвящены различным проблемам истории самодержавия в России – от вопросов историографического характера до отдельных дискуссионных аспектов становления и развития монархической власти.

В монографии А. Вежбицкого «Грозные и Великие: Польская историческая мысль XIX и XX веков и российская деспотия» (2), состоящей из введения, трех глав и заключения, анализируются взгляды польских историков XIX – 30-х годов XX в. на генезис и характер российского самодержавия. Ее название «Грозные и Великие» отражает стремление польских исследователей-русистов выделить трех наиболее ярких представителей «российской автократии» – Ивана IV Грозного, Петра I Великого и Екатерину II Великую. Более того, автор полагает, что в Российском государстве только грозные правители могли стать великими (2, с. 7).

Цель работы Вежбицкого – «продемонстрировать вклад поляков в изучение России» (там же). В XVIII в. польские историки не могли свободно писать о Российской империи и ее правителях. Сначала царизм оказывал сильное влияние на внутреннюю жизнь Речи Посполитой, а в результате ее разделов занял значительную часть польской территории. Правда, в начале XIX в., т.е. во времена Княжества Варшавского, можно было «призывать к походу на “варваров”, которые, выведенные своим деспотом “из пещер Севера”, угрожали цивилизованной Европе» (2, с. 8). Россия отождествлялась тогда с деспотизмом, неволей и язычеством. Но уже через 10–15 лет, в реалиях царства Польского, где «российский деспот» был королем, такое стало невозможным. Монарха можно было только «чтить и хвалить» (2, с. 8). Поэтому критическое направление польской историографии развивалось в эмиграции.

Возрождение Польского государства в 1918 г. позволило его историкам более свободно высказываться о российской деспотии. Но в целом польская историческая мысль межвоенного периода развивалась в том же русле, что и в XIX в., «вне зависимости от того, остались ли воспоминания о поражениях при разделах и во время восстаний, были ли думы о закрепившей воскрешение Польши победе, одержанной в 1920 году над государством “красного царизма “» (2, с. 9).

Первая глава книги А. Вежбицкого посвящена развитию критического направления польской историографии 1810–1830-х годов. В 1818–1819 гг. вышел в свет трехтомный труд Юлиана Уршина Немцевича «История Сигизмунда III», в котором он критиковал московское царство XVI–XVII вв., чем возмутил российские власти. По его мнению, «москали» того времени составляли единое целое с татарами, обращенными в православие, и были далеки от цивилизованной Европы. Поэтому для них могла стать спасительной власть Дмитрия Самозванца, испытавшего «польское влияние» (2, с. 21). Но ощущение превосходства и пренебрежительное отношение к местному населению погубили его. Так «москали» «утратили возможность сблизиться с Западом, а Польша – овладеть Россией» (там же). После выхода в свет «Истории Сигизмунда III» Немцевича в царстве Польском «был учрежден институт цензуры» (2, с. 22).

Поделиться:
Популярные книги

Мы пришли к вам с миром!

Кожевников Павел
Вселенная S-T-I-K-S
Фантастика:
научная фантастика
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Мы пришли к вам с миром!

Не ангел хранитель

Рам Янка
Любовные романы:
современные любовные романы
6.60
рейтинг книги
Не ангел хранитель

Последняя Арена 6

Греков Сергей
6. Последняя Арена
Фантастика:
рпг
постапокалипсис
5.00
рейтинг книги
Последняя Арена 6

Газлайтер. Том 10

Володин Григорий
10. История Телепата
Фантастика:
боевая фантастика
5.00
рейтинг книги
Газлайтер. Том 10

Вечный. Книга V

Рокотов Алексей
5. Вечный
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рпг
5.00
рейтинг книги
Вечный. Книга V

Целитель. Книга вторая

Первухин Андрей Евгеньевич
2. Целитель
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
5.00
рейтинг книги
Целитель. Книга вторая

Венецианский купец

Распопов Дмитрий Викторович
1. Венецианский купец
Фантастика:
фэнтези
героическая фантастика
альтернативная история
7.31
рейтинг книги
Венецианский купец

Защитник

Астахов Евгений Евгеньевич
7. Сопряжение
Фантастика:
боевая фантастика
постапокалипсис
рпг
5.00
рейтинг книги
Защитник

Всадники бедствия

Мантикор Артемис
8. Покоривший СТЕНУ
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
рпг
5.00
рейтинг книги
Всадники бедствия

Его маленькая большая женщина

Резник Юлия
Любовные романы:
современные любовные романы
эро литература
8.78
рейтинг книги
Его маленькая большая женщина

Законы рода

Flow Ascold
1. Граф Берестьев
Фантастика:
фэнтези
боевая фантастика
аниме
5.00
рейтинг книги
Законы рода

Сердце Дракона. Том 20. Часть 1

Клеванский Кирилл Сергеевич
20. Сердце дракона
Фантастика:
фэнтези
боевая фантастика
городское фэнтези
5.00
рейтинг книги
Сердце Дракона. Том 20. Часть 1

Хозяйка дома в «Гиблых Пределах»

Нова Юлия
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.75
рейтинг книги
Хозяйка дома в «Гиблых Пределах»

Дорогой Солнца. Книга вторая

Котов Сергей
2. Дорогой Солнца
Фантастика:
боевая фантастика
постапокалипсис
5.00
рейтинг книги
Дорогой Солнца. Книга вторая